Чистое золото
Шрифт:
Какую-то странную пустоту ощущал он в себе. Тоня представлялась ему возле большой ели, когда была похожа на Снегурочку, и побледневшая от боли, хромающая, и грустная, смотревшая из кабины грузовика. Почему-то казалось, что машина увезла ее совсем из его жизни. Анатолий не мог бы сейчас повторить про себя тот воображаемый и заученный наизусть разговор с Тоней, потому что твердо знал — его никогда не будет.
— Что с Тоней? — крикнул он, увидев Пасынкова.
Ребята окружили Ваню:
— Что сказал врач? Как там Антонина?
— В порядке. Придется полежать. Был вывих. Зинаида Андреевна
— Мама врач хороший, — солидно сказал Соколов.
— Ур-ра-а! — закричал Мохов. — Качать Ваньку! И Соколова тоже! За то, что у него мать хороший врач!
Началась возня, и Толя, сердясь и смеясь, вылез из сугроба весь в снегу. Он хотел отомстить Андрею, но раздалась команда: «На работу становись!» — и все разбежались по своим местам.
— Толя, дай я тебя почищу!
К Соколову подошла Женя Каганова и принялась пучком еловых веток стряхивать снег с его полушубка. Толя, задумавшись, смотрел, как энергично двигалась ее рука в синей с белыми звездочками варежке. Потом он поднял глаза. На порозовевшем лице Жени озабоченно и забавно двигались в такт руке тонкие брови.
— Как хорошо, что с Тосей все благополучно! — сказала она.
— Да… Спасибо, Женя, — ответил Толя. — Пойдем работать.
Глава тринадцатая
Варвара Степановна, открыв дочери дверь и узнав, в чем дело, немедленно уложила Тоню в постель и побежала за доктором Дубинским. Он пришел только к вечеру, одобрил распоряжения Зинаиды Андреевны и не велел Тоне вставать. Лишь после его ухода Варвара Степановна успокоилась.
Лежать Тоне было скучно, хотя почти каждый день забегали друзья. Лиза наспех выкладывала все школьные новости и всегда забывала самое главное. Женя обстоятельно рассказывала об уроках и потом долго сидела молча, ласково и озабоченно поглядывая на подругу.
Пробовала заходить к больной и Татьяна Борисовна. Предложила помочь ей по литературе, но Тоня сдержанно поблагодарила и ответила, что ей все понятно со слов Жени. Новикова, видимо, обиделась, сказала: «Ну, как хотите», и больше в комнате у Тони не появлялась.
Десятиклассники после случая с Моховым стали мягче и доброжелательнее относиться к молодой учительнице. Только Тоня считала, что несправедливость, допущенная Новиковой, не искупалась ее поведением на педагогическом совете, и говорила подругам, что разочаровалась в ней. Даже самой себе Тоня не хотела признаться, как обидели ее случайно услышанные слова Новиковой о «местном патриотизме». Она понимала, что эти слова сказаны были в раздражении, и все-таки не забывала их.
Мать баловала Тоню чем могла: утром старалась не шуметь, чтобы дочка могла подольше поспать, подсовывала ей то ложку сметаны, то горячую лепешку. Отец, придя с работы, подсаживался к постели, заглядывал Тоне в глаза, допытывался, не болит ли нога. Был он все это время в дурном духе и как-то проговорился, что огорчает его Михаил Максимович. По мнению отца, Каганов после смерти жены стал равнодушнее к делу.
Впрочем, сущности своих огорчений Николай Сергеевич не открывал и на вопросы Тони отвечал:
— Потом, дочка, потом. Как-нибудь расскажу.
Тоня не ходила в школу две недели.
Когда
Из ворот приискового управления одна за другой выходили машины. Переругивались шоферы. Ребята играли в снежки. У поселкового совета толпились женщины. Обычный будничный день поселка показался Тоне особенно бодрым и приподнятым после сумеречной комнатной тишины, книг, собственных дум, после всего, во что она была погружена четырнадцать длинных дней. Ей захотелось поскорее в школу, к товарищам, к учителям, в привычный мир, где властвовали не ее собственные мысли и чувства, а общая напряженная и заполненная работой жизнь.
Друзья встретили Тоню радостно, и она с удовольствием села за свою старую, поскрипывающую при каждом движении парту. На нее посыпался целый ворох новостей. Школа ждет приезда секретаря обкома. Сегодня Татьяна Борисовна составляет группы для совместной подготовки к экзаменам. А Ване Пасынкову не повезло: заболел ревматизмом. Придется долго просидеть дома. Ребята ежедневно навещают его.
Обо всем этом, захлебываясь, рассказала Лиза. Она прибавила, что Маню Заморозову вызывали в комсомольский комитет и посоветовали подумать о своих тройках.
— Досталось ей! — горячо шептала Лиза. — В самом деле, ни у кого в классе троек нет, только она картину портит.
Маня, прислушавшись к разговору, сухо спросила:
— Ты про меня, что ли, Тоне докладываешь?
— А как же! — задорно отозвалась Лиза. — Твоими успехами хвастаюсь!
— Подумаешь! Давно ли сама из троек вылезла!
Намек на то, что в младших классах она училась неважно, всегда приводил Лизу в раздражение.
— Об этом, кажется, никто, кроме тебя, уже не помнит! Ну, да у тебя голова так устроена: чужие грехи помнишь — свои забываешь.
Готова была вспыхнуть ссора, но Андрей прервал ее:
— Перестаньте вы перекоряться! Надоело!.. Тоня, ты лучше меня послушай.
Мохов рассказал, что старый Ион поднял медведя. Он закидал берлогу хворостом, поваленными деревьями и начал стрелять. Разбуженный медведь вылез и запутался в ветвях. Ион прикончил его и принес в школу большой кусок медвежатины.
Тоня слушала эти важные и интересные новости, и ей показалось, что двух недель, проведенных дома, словно не было.
После первого урока Новикова начала опрашивать десятиклассников, кто с кем желает вместе готовиться к экзаменам. Тоня удивленно обернулась, когда Толя Соколов сказал, что сговорился заниматься с Женей Кагановой и что они просят прикрепить к ним еще Маню Заморозову.
«Маню, как отстающую… — подумала Тоня. — А Женя тут при чем? Никогда он с ней не дружил…»
Она посмотрела на подругу. Женя ответила ей спокойным и ласковым взглядом.
Тоня сказала, что будет заниматься с Лизой Моргуновой. Татьяна Борисовна посоветовала привлечь в их группу еще Андрея Мохова.
На перемене Тоня не удержалась и спросила Женю:
— Почему ты решила готовиться с Анатолием?
— Мы несколько раз вместе учили физику, пока ты болела. Он мне и предложил… — просто ответила Женя.