Чистые струи
Шрифт:
Не доходя до родника, дядя Коля остановился, поозирался немного и стал чудить, выделывать замысловатые движения. Размахивал руками, обнимал, приподнимаясь на носки, старую замшелую ель.
«Спятил!» — решил Васька. Он чуть было не бросился бежать отсюда — к людям, рассказать… Но еще любопытно было, хоть и страшновато, и вдруг понял: петлю прилаживает! На него, на Ваську, прилаживает! Вот коварный! Ваську пробила дрожь. «Узнал, что нет никого, вот и решил отделаться…»
Дядя Коля возвращался, оглядываясь и держа в руках ружье. Прошел совсем рядом
Подождал немного Васька, успокоился и — вперед.
Петля была не на человека — трос толщиной в палец.
«Чудит сосед! Какую собаку здесь поймает!»
Пошел Васька домой, удивляясь и качая головой: «Жди, дядя Коля, жди! Сам и залетишь в эту петлю спьяну…»
Ужинали вдвоем. Все ждали: вот-вот хлопнет дверью отец, зашебаршит в сенях, снимая лесную одежду. Но его не было и не было…
Васька забрался в свое логово, включил фонарик и раскрыл книгу. Но виделось ему всякое — то страшное, то смешное… Так и уснул.
— Сынок! а сынок! — услышал Васька далекий голос отца. — Проснись на минутку…
— Ты, пап! — обрадовался Васька.
— Найди, сынок, фонарик. Что-то в лесу… Слышишь?
Глухой рев, скорее стон, доносился от родника. Васька съежился от предчувствия беды, но, подавая фонарик отцу, вспомнил и понял:
— Пап! Это же дядя Коля! Петлю! Я видел…
— Беги к Балашову, сынок… — услышал он несчастный голос отца. — Быстрее! Только вокруг…
Оказывается, и егерь вернулся. Без бабы Поли…
— Возьмите карабин, дядя Игнат! — упрашивал Васька. — Может, медведь.
— Не медведь, — отвечал Балашов, торопливо одеваясь. — Лосиха приблудилась. Отпугивал я ее, чтобы собаки не наткнулись, к роднику жмется… Да как он посмел, негодяй!
В клетчатой рубашке, заправленной в пожелтевшие от солнца брюки, егерь выглядел подростком. Но седина уже и морщины как шрамы… Не замечал их Васька раньше.
Потом они бежали к лесу. А там гул стоял, словно бочки из-под солярки катали. Потом пробивался рев — длинный и жуткий. Заканчивался он странным, повторяющимся всхлипом: «Уфх! И-и-ичь…»
— Что же это, Игнат, а? — обычного спокойствия отца как и не бывало. — Прямо возле дома! Садист какой то!
Васька ухватил егеря за рукав.
— Он там, дядя Игнат! Он крикнул…
— Побудь здесь, Вася! Спрячься хорошенько.
— Мы позовем! — пообещал отец. — Жди, не подходи.
И они пропали в темноте. Васька боялся за них, хотел, чтобы все быстрее кончилось. Со страхом ждал: вот-вот бухнет выстрел. Сердце сжималось, он затыкал уши, а потом старался понять — был выстрел, нет?
А над лесом было светло. Луна распространяла вокруг тревожное желтое сияние. Напрасно Васька посмотрел на нее: какая-то ерунда с глазами случилась — деревья заколыхались, будто это не сами деревья, а неясные их отражения в гладком ночном озере.
Васька закрыл глаза и прислушался. Ничего… А когда посмотрел снова, отпрянул за дерево. По тропе шел человек. Он спешил, оглядывался, даже пробежал немного по освещенному месту. Потом нырнул
Сосед!
Дядя Коля был уверен уже, что ушел незамеченным, — вывалился снова на тропу и пошел дальше не оглядываясь, будто в магазин за хлебом. В обманчивом свете луны он казался то приплюснутым, как тыква, то длинным и тонким, как жердь.
— Ва-а-ся! — донеслось вдруг. И сразу фигура соседа растаяла. Исчез — и все тут…
Не знает Васька, что и делать. Уйдет же! Крикнуть? Нет… Стоит, боится пошевелиться.
Сосед возник совсем рядом. С тропы сошел. Понял, значит, что рано обрадовался… И надо же было присесть ему у дерева, за которым притаился Васька.
Попятился Васька, почувствовал под ногой сучок. Но не было равновесия — не хотел, а наступил все-таки. Вздернулся сосед, всхрапнул от испуга по-лошадиному. Мгновенный желтый блеск стволов. Сухо, раз за разом, щелкнули отводимые курки.
— А-а-а! — крикнул, бросаясь вперед, Васька. И отлетел от удара. Метнулся снова, каким-то чудом поймал холодные стволы, рванул их на себя. Закружились в темноте у дерева двое — большой и маленький. А издали слышался зов отца:
— Ва-а-а-ся!
В один миг посветлело в лесу. Наверное, так бывает после солнечного затмения, когда темную ночь отделяет от яркого дня несколько секунд. Пропадает темнота — и солнце уже над самой головой, как в сказке!
Удивляется Васька: до чего же близко солнце! Прячет в мох лицо, вжимается в него весь, голову руками закрывает. Но нет спасу — жжет проклятое солнце. Даже… два солнца. Васька видит их мельком, но потом догадывается, что это солнце и луна вместе. Сходятся, сходятся… Вот толкнули друг друга боками и, отскочив, как мячики, поплыли в разные стороны. Все дальше и дальше от Васьки. Темнеть стало. Небо из белого превратилось в голубое, потом в фиолетовое. И не было уже в нем ни капельки тепла. Хлынула на землю из космоса сплошная стужа.
Чувствует Васька, что коченеет, рукой шевельнуть не может. Попробовал подняться — заскользили ноги по мху. Да и не мох это. Как сразу не понял — лед кругом. И качается ледяное поле под Васькой — все сильнее и сильнее. А вот накренилось — не удержаться! Заскользило Васькино тельце вниз. «Папа!»
«Да это же сон! — понял наконец. — Перепугался… Вот чудак!»
А вот и отец подходит, будит….
— Сынок! — тормошит Ваську отец. — Что же это… сынок!
Васька открывает глаза. Плачет отец, что ли?! Почему?
…Балашов был угрюм.
— Пропала лосиха! — сказал сквозь зубы. Поднялся, сунул руки в карманы…
Светало. Прояснились темные закоулки полного тайн и тихих звуков ночного леса. Васька, закутанный в пиджак, сидел на коленях у отца и не хотел больше ничего на свете.
Рядом, опустив голову, долбил пяткой тапочки ничем не провинившуюся землю сосед дядя Коля.
— Что мучаешься? — спросил отец. — Шел бы отсюда, а?
— Забудем, мужики! — поднял тот голову. Лицо искривленное, неживое. — Простите ради бога! Век молиться буду…