Чистые струи

Пожидаев Виктор Михайлович

— Чтоб тебя куры съели! — сердился Васька, крутясь подле ошалевшей от навалившейся на нее тяжести козы. Кое-как ухитрился распустить ремень, и трава разлетелась по изгаженному курами полу. — Жри теперь!

— А ты привязывай ее в лесу, — сказал из-за спины дядя Игнат. — Привыкнет, не барыня.

Машка вздернула морду и подарила егерю не сулящий добра взгляд. Тот передернулся, как от озноба, и отошел к крыльцу.

— Вот почему так, Васек, — спросил он, разглядывая кроличьи лапки, — чем добрее человек, тем больше тварей на него бросается? Вот идем вчера… Откуда

ты их взял?

— В школе… — Васька присел рядом, заволновался, глядя на удивленного дядю Игната.

— Да ты знаешь, что ими лет сто со стола сметали?!

Вот ведь! Как же сам не догадался! Шерстка на подушечках вытерта, а коготки измочалены, стали похожи на раздавленные кончики куриных перьев.

Васька шел рядом с егерем и со стыдом вспоминал свою панику… Как не похож он на этого небольшого, уверенного в себе человека!..

Петр Васильевич уныло сидел на крыльце школы.

— Приветствую коллегу! — бодро и насмешливо сказал егерь.

— Шутишь еще!

— Какие шутки… Сколько у тебя лопат?

— Пятьдесят штыковых и двадцать совковых. А что?

— Окапываться будем. Соберем мужичков с ружьями и устроим засаду.

Директор покачал головой, ухмыльнулся:

— Силен! А я вот не догадался… Один пытался, чудак.

Балашов направился к шедам. Ушастики толпились у дверец, нетерпеливо тыкались мордочками в сетку. Оголодали! Разве один человек справится с такой оравой?

— Сидит! Сидит… — Балашов не останавливался, мельком поглядывая на одиночные клетки. Подошел к вольере с молодняком.

— Васильич! Отсюда пропадают?

— Видимо…

— Но ты посмотри на их лапки! Разве сравнить с этими?!

Петр Васильевич даже подпрыгнул немножко от удивления и радости. По-детски засмеялся, страшно довольный приятным исходом этой, напугавшей его самого и родителей истории. Он еще тряс, как барабанными палочками, старенькими лапками, когда подошла сторожиха с большой черной лайкой. Собака вдруг заволновалась, засуетилась, задрав подслеповатую морду.

Балашов выхватил у директора лапки, широко размахнулся и бросил их за вольеру. Лайка взвизгнула, вырвалась из круга людей и тяжелыми прыжками понеслась за ними. Немного спустя появилась в конце шедов, улеглась, придавив могучими лапами никому не нужную добычу.

— Вот он, хищник! — сказал Балашов и направился к собаке. Присел перед ней на корточки, говоря что-то, протянул руку. Лайка не шевельнулась. Егерь потянул к себе лапки. Собака вскочила и жалобно заскулила.

— Ну, Вера! — крикнул Балашов. — Поймали вора!

Сторожиха напряглась, сжала худенькие кулачки и уставилась испуганно — то ли на собаку, то ли на Балашова. Ваське показалось, что вот-вот она набросится на егеря. Но она заплакала вдруг — громко, отчаянно, будто убили кого. Петр Васильевич устремился было к ней, но, застигнутый грозным вскриком Балашова, застыл в неудобной позе. Бахра промахнулась, клацнула зубами.

— Ч-ч-черт знает, простите, что… — Директор отходил от испуга, но стоял не шевелясь.

— Вера, перестань! — тряс Балашов сторожиху за плечи. — Не ела их Бахра, не

ела! Слышишь?

— Ох и шуточки у тебя… — Директор вздохнул, поглядел на жмущуюся к ногам хозяйки собаку.

Наконец тетя Вера успокоилась, но еще долго сморкалась в подол фартука и им же вытирала глаза.

— Чужие это лапки! — возбужденно говорил Васька. — Чужие! Просто Бахра натаскала их сюда.

— Зачем? — удивился Петр Васильевич, кивнув собаке. Получилось, будто у нее спросил. И Бахра вдруг потупилась, скульнула виновато. Балашов прыснул. Засмеялась и тетя Вера, сразу помолодев и зарумянившись. Директор недоуменно посмотрел на них, на Ваську, Ваське смеяться было неудобно.

— Ну-ка дай-ка крольчонка! — неизвестно кого попросил Балашов и сам полез рукой в вольеру.

Бахра вскочила, напряглась.

Егерь погладил серенького несмышленыша, осторожно пустил на землю.

— Поскакал, стервец!

Бахра в два прыжка настигла его, поддела носом, занеслась, развернувшись, вперед и прижала к песку подрыгивающее задними лапками пушистое тельце.

— Сожрет! — восхищенно и испуганно воскликнул Петр Васильевич. Оглянулся на егеря: ты, мол, виноват!

Бахра нежно облизывала крольчонка, удерживая его полусогнутыми лапами. Потом взяла за шиворот, поднялась, грузная, и, косясь на людей, понеслась к вольере.

Даже у Балашова полезли вверх брови.

По дороге домой егерь молчал. Васька поглядывал на него и молчал тоже.

…Вот здесь подхватил Ваську на руки испугавшийся сосед дядя Коля. Как давно это было!

— Опять кружат! — встрепенулся Балашов. Впереди за речкой — над Васькиным домом — распластались два знакомых коршуна. Васька представил, как нервничает сейчас сосед дядя Коля, лишившийся ружья, наверное, на веки вечные. И жалко стало его, ненавидимого егерем Балашовым, козой Машкой и, очень может быть, — собственной женой, тетей Зиной. После суда уехала она в город — и молчок. Почтовый ящик на всех один…

Странно как-то! Вон мать, разве уснет, пока отца нет? И не было такого, чтобы родители Васькины поругались… А соседи без этого не могут. «Дура баба!» «Черт лысый!» И не совестно… Да такие слова кому хочешь душу отравят.

— И что же он все-таки за человек? — Дядя Игнат будто не сомневался, что Васька думает сейчас о соседе. — Не знаю! Но сегодня мне показалось, что он не совсем уж и дерьмо.

— Мне тоже… — Васька говорил от чистого сердца.

— Ну что, малыш! Срежем стервятника?! — повеселел егерь и прибавил шагу.

Васька заскочил за ружьем и наткнулся в сенях на мать.

— Ну-к! — успела ухватить его за рукав. — Как угорелый. Не ел поди с утра!

— Ел, ел! Пусти, мам! Там коршуны кур порешат.

Балашов был уже с вертикалкой, но не стрелял — ждал Ваську. Увидел, что тот без ружья, опечалился. Конечно, и сам хотел помочь малость не совсем уж пропащему соседу, но протянул ружье Ваське. И тут же схватил его обратно: хлопнула калиткой Васькина мать.

— Может, отпугнуть просто, Игнат? — спросила, тревожно вглядываясь в осмелевших, не скрывающих намерений птиц.