Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Шеф с теорией Озолинга про необратимость не знаком, потому, когда уволился с последнего места работы, через месяц пришел домой с улицы и со смехом объявил:
– Еду с бичами на шабашку.
Приехали. Шеф не стыдится общения с опустившимися мужиками. Смех смехом, но кажется, он не отдает ясного отчета в том, что вопрос не в работе и не в заработках.
Примечательно и то, что и Ситок не имеет ничего против шабашки.
– У него нет самолюбия, – сказала мама, – Без самолюбия человек ничего не
Матушка заблуждается. Собака зарыта не здесь. Сколько людей спокойно и счастливо обходятся без самолюбия, довольны жизнью. Потом ведь Шеф как раз именно тот человек, который без самолюбия не Шеф.
Согласен, он перестал приглядываться к себе. Допустил одну-другую поблажку настроению и пошло-поехало.
Во всем остальном он остался таким, каким и был всегда.
У нас обоих складывается так, что думать о себе, искать выход приходится лишь после того, как событие произошло. Предвидеть не про нас. Это как в общей энергетике анализируют положение только после того, как волевым порядком понастроят электростанций, а после размышляют: где здесь логика? Но то, что наука идет позади практики для энергетики не имеет ровным счетом никаких губительных последствий.
Для Шефа, Доктора и, отчасти, меня – как раз наоборот.
Работа на шабашке ждет Шефа к концу октября. 11-го или 12-го возвращается Доктор.
Захват 2
Кемпил рассказал о стычке Жроны с Есом Атиловым. Жрона в прошлом увлекался джиу-джитсу, стебается как заправский самурай – безжалостно.. Ес сильно поздоровел и из скромного мальчика превратился в одного из главных шпанюков центра. Дерется, как и
Жрона, до последней капли крови. Тем не менее, из опаски, что Жрона с алатаускими затопчет его, позвал на подстраховку Шефа.
Жрона действительно пришел не один. Кроме Кочубея, Кемпила и других Жрона привел с собой и Тимку Хрыча. Тимка, пожалуй, самый что ни на есть грозный пацан в центре города. Он один стоит банды. Шефа
Хрыч знает, может из уважения к воспоминаниям детства и считается с ним, но, ежели разозлится, то и моему брату вполне могло не поздоровиться.
Шеф поступил, не теряя лица, мудро. Сказал, что Ес и Жрона пацаны свои, почему и должны драться один на один.
Жрона хорохорился, Ес, как рассказывал Кемпил, заметно перетрухал. В последний момент Шеф под предлогом, что повод пустячный, остановил кровопролитие.
Листопад
На кухне дернулся и заурчал холодильник. Нуржик спит в детской.
При свете уличных фонарей в полутемной комнате мерцает огонек индикатора "вкл" проигрывателя. Пол Маккартни с кентами хихикает.
Гау стесняется разгуливать голой при свете. Но все равно все и так видно. Видно, да и вся она доступна настолько, что моя беспомощность вызывает в ней сочувствие.
– Ты устал… Тебе надо одохнуть.
– Тогда
– Завтра придешь?
– Приду. Ты извини, что так…
– Ой, ну что ты говоришь… Отдохнешь и все получится.
– Будем надеяться.
Музыка Вагнера – музыка рабов.
Альбер Камю
К обеду забежал Зяма. С собой у него две бутылки вина и томик
Шекспира на двух языках: на одной стороне листа английский текст, на другой – перевод на русском. Через десять минут вино мы придушили до донышка и Зяма, перелистывая Шекспира, загундел по английски..
В комнату вошел Озолинг. С утра он в институте, на секции Ученого
Совета. Мурлыкая, И.Х. заглянул через плечо Зямы: "Что у вас?".
– Шекспир в двойном переводе.
– Шекспир! Вы читаете Шекспира? – приятно удивился И.Х.
– Читаем и Шекспира, Иван Христофорович.
– Очень хорошо.
Момент поквитаться за контрудар в Померании удобный и я пошел на штурм Зееловских высот.
– Иван Христофорович, почему у вас ехидствующий скепсис ко всему казахскому?
Озолинг повернулся ко мне.
– Что?! – Старика было не узнать, я застиг немца врасплох.
– Что, что?! – я открыл огонь прямой наводкой. – Я за вами давно наблюдаю. Думаете, я ничего не вижу?
– Что? Что вы видите? – Озолинг в смятении.
– Все вижу я. Вы нам все уши прожужжали своими Гете и Гейне.
Почему? Что вы нам хотите Гете и Гейне доказать? Думаете, Джамбул, наш любимый Джамбульчик хуже ваших Гете с Гейне?
– Не спорю, – голос у деда дрогнул.
– Еще бы вы спорили! К вашему сведению Джамбульчик с Абайчиком в миллион раз лучше Гете с Гейне. Разве не так?
– Та-ак…, – И.Х. не знал, как от меня отделаться.
– Если так, то почему бы вам как следует не взяться за изучение казахского языка? – спросил я и посоветовал. – Для полного исправления вашей сущности, думаю, вам же лучше будет, как проснетесь, с утра брать домбру и петь на казахском песни Джамбула.
А мы будем вас контролировать. Договорились?
Из рук Озолинга выпал портфель. Зяма поднял его. С портфелем под мышкой И.Х. выбежал из комнаты.
Через полчаса заявился Шастри.
– Ты что это деда стращаешь!
– Пошутил я.
– Иван Хрстофорович перепугался. Говорит: он, что, в своем уме?
Я, говорит, никогда ничего плохого про казахов не говорил.
– Может и не говорил. Но я то чувствую, что он о нас думает.
– Мало ли что человек про кого думает. Брось.
– Не твое дело. Передай ему: будет ябедничать, я ему еще не такой
"дранг нах остен" устрою. Преступления нацизма срока давности не имеют.
– Ладно тебе. Горбатого могила исправит.