Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
О покупках в ювелирном магазине мама никому не докладывала. Об очередных приобретениях становилось известно отцу, только когда родители отправлялись в гости. Мама без предупреждения вынимала из серванта свежий перстенек с александритом или опалом, и нанизывала на свободный палец.
Папа морщился.
Однажды, когда он увидел на безымянном пальце мамы колечко с бриллиантом в два карата его прорвало.
– Это мещанство! – простонал отец.
– Мещанство? – невозмутимо отозвалась мама. – Болаберсин мещанство.
Мещанством маму не запугать.
Папа перешел на шепот.
– Сейчас же сними…
– Неге?
– Посмотри на Зауреш Омарову! Зауреш носит только обручальное кольцо.
– Зауреш золото не положено! – обрубила матушка и пояснила -
Зауреш министр. Я – домохозяйка. Мне можно все!
…Привезли венгерский столовый гарнитур и мы наблюдали за сборкой серванта и горки. Мастер вкручивал шурупы и говорил, что нам крупно повезло: ореховое дерево, работа ручная, такие гарнитуры делают только на заказ. Мама согласно кивала. Мебель она перекупила у жены Председателя Карагандинского Облисполкома – по иному гарнитур ей бы не заполучить.
Отец молча слушал разговор мастера с мамой и несколько раз взглянул на меня. В очередной раз, бросив на меня взгляд, вывел за руку в коридор.
– Я давно хотел тебя предупредить…- Папа закрыл дверь в столовую.- Твоя мать…Ничего не поделаешь…Она такая… Ты же…
Ты должен запомнить раз и навсегда.
– Что, папа?
– Что…- Отец оглянулся на дверь в столовую – Запомни, мебель – это дрова. Ты понял меня?
– Пап, да знаю я…
– Хорошо, если знаешь…- Отец внимательно смотрел на меня. – А то… Иначе… – Он помедлил и решительно закончил. – Иначе ты человеком не станешь.
Станем ли мы людьми важно для отца, для мамы существенней добъются ли ее дети положения. "Катарга киру керег". – ставила она перед нами установку на жизнь. "Катарга киру керег". – это чтобы с тобой считались, уважали, а еще лучше, заискивали.
Про мебель папа мог и не говорить. Мебель даже не дрова. Я хорошо запомнил фильм "Шумный день" с Круглым и Табаковым. Табаков шашкой рубил мебель, но до конца не изрубил. А зря. Если бы до конца изрубил, тогда Толмачева точно бы ахнулась. Папа неспроста приводил в пример Зауреш Омарову. И мама была права. Женищине-министру не полагается сверкать золотыми украшениями. Если что и полагалось на то время Омаровой, так это вникать в нужды рядовых людей. На то она и министр социального обеспечения.
В Союзе писателей работала вахтершей старушка Савельевна. Папа иногда присаживался за вахтенный столик поболтать со старушкой. В одну из бесед Савельевна поделилась: сын попал под машину, остался без ног. Отец спросил: "Чем я могу помочь?". Вахтерша ответила, что сына крепко бы выручил "Запорожец" с ручным управлением.
– Пишите заявление. – сказал папа. – Инвалиду обязаны выделить машину.
– Писала уже, куда только не ходила…- Савельевна вздохнула.
–
Не выделяют. "Запорожцы" с ручным управлением дают только инвалидам войны.
Отец подумал о министре социального обеспечения. Знал он ее по работе
Зауреш Омарова без всяких яких выделила "Запорожец".
"В порядке исключения". Так всегда папа заканчивал просьбы к начальству. Готовил он прошения не один день. Сначала наводил справки: "Этот парень какой? Можно ли с ним договориться?". Затем подключал авторитетного писателя: "Позвони. Представь как подобает".
Если просьба касалась его самого, то папа начинал прошение со слов: "Я, Ахметов Абдрашит немало сделал для укрепления дружбы братских литератур: перевел произведения А.Чехова, Г Сенкевича.
А.Степанова, А.Гайдара, О.Бальзака, Л.Толстого, А. Корнейчука,
Н.Веретенникова…".
Первым авторитетом из писателей для него был литератор Г.М. Их отношения не назовешь равноправными. Гордый и вспыльчивый отец однако охотно и почитал за честь выполнять просьбы и поручения Г.М.
Папа восторгался Г.М., его умом, осанкой и говорил, что именно таким вельможным и должен быть настоящий писатель.
Г.М. я видел несколько раз. Первый раз было это, когда папа,
Ситка и я поехали в пригородный колхоз за согымом. С нами был мужчина лет сорока пяти. "Кто это?". – спросил я.
– Тесть Г.М.- сказал папа.
Мясо мы привезли. В квартире Г.М. на третьем этаже на кухне сидели незнакомые женщины. С ними мама. Им предстояло делить лошадь.
Папа прошел в зал и с кем-то там разговаривал. Минут через пять из глубины коридора возник надменного выражения лица мужичок лет
50-60-ти. Его я узнал: дома у нас были фотографии, где Г.М. снят вместе с отцом.
Г.М. мимо меня прошел в зал. Что там папа про него наплел? Ничего такого в Г.М., чтобы можно было перед ним трепетать, я не нашел.
А вот жена его молодая – это да.
Среди зимы она забежала к маме на чашку чая. Мама и жена Г.М. – звали ее Рая – вместо чая пили коньяк. Ситка лазил по квартире в трусах и зашел в столовую забрать штаны. Рая спросила: "Что-то ищешь?".
Ситка сказал: "Штаны. Вы на них сидите". Рая засмеялась и протянула Ситке брюки: "Не беспокойся. Руки у меня чистые". Мама подкладывала жене Г.М. на тарелку и молчала. Рая хохотала, бегала в коридор кому-то звонить и сообщала: "Я в гостях у Шаку-апай. Как, вы разве не знаете Шаку-апай? Как это можно не знать Шаку-апай?".
Папа наконец взялся за Шолом-Алейхема.
"Блуждающие звезды" кроме отца никто из нас не читал. Но очень скоро во многих подробностях мы знали, о чем роман.
Папа заходил на кухню и дурашливо спрашивал:
– Кайда кетти Гоцмах?
Ему в тон протяжным голосом вторила матушка:
– Кайдан кельдин Гоцмах?
Ни к одному из своих переводов отец не приобщал нас так активно, как к "Блуждающим звездам".
Папа работал над романом и время от времени не забывал просветить домашних, в каком месте вновь объявился неуловимый Гоцмах.