Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Ахметов Бектас

Когда наступает сентябрь…

Главный отличительный признак провинциализма в науке – серьезное отношение к себе, к своему вкладу в сокровищницу знаний. Это и отмечали в отзывах на труды наших исследователей московские ученые. "В традициях КазНИИ энергетики выполнять НИР

(научно-исследовательские работы) с большим запасом. – писал рецензию на диссертацию сотрудника доктор наук из Москвы Штейнгауз и саркастически подначивал. – Подобная перестраховка не может не радовать".

Что и говорить, провинциалам

не достает непринужденности, легкости.

Кул говорил, что когда он учился в аспирантуре ВИЭСХА, то заметил, что москвичи дисеры кропают между прочим, не забывая о главном – об обустройстве быта. Фанатики от науки – на перефирии.

Провинция живет слухами. Ну, например, в коридорах обсуждают жизнь академика Стыриковича. Михаилу Адольфовичу за восемьдесят, и он ни разу не болел, никогда не простужался, даже гриппом не заражался. Сей факт биографии Стыриковича вызвал серьезную озабоченность в среде соратников и они пригласили специалистов-геронтологов осмотреть патриарха.

Читая некрологи в центральных газетах, легко убедиться: в основной своей массе крупные ученые живут долго. Умирают обычно в возрасте около восьмидесяти. Саян Ташенев объяснял долголетие крупняков активной мозговой деятельностью. Она, мол, способствует тому, что сосуды их по этой причине долго не теряют эластичности.

Кул Аленов стоял на своем и говорил, что со здоровьем у корифеев более-менее порядок как раз потому, что они не считают науку занятием достойным серьезного к себе отношения. Дескать, корифеи на то и корифеи, что умеют распределять силы по всей дистанции столь равномерно, что их хватает на все.

Заместитель директора энергетического института (ЭНИНа) имени

Кржижановского Александр Семенович Некрасов близкий знакомый

Аленова. Среди специалистов у него есть имя. Какое имя? Что он там понаписал в монографиях мы не знаем, – не читали, но, скажем, кто сегодня директор ЭНИНа мы знать не знаем, а про заместителя наслышаны.

В нашем институте, надевающих под костюм галстук, по пальцам можно пересчитать. А вот глянешь на Некрасова и думаешь: в ЭНИНе все такие при галстуках, вальяжные, говорливые дамские угодники.

Живые классики когда-то и сами ходили в бишарушках. Александр

Семенович не классик, но, если будет так же активничать, то со временем вполне может пробиться в корифеи. Из сотрудников КазНИИ энергетики ему понятнее всех наш Аленов.

– Кул, как ты обкатал Некрасова? – спросил я.

– Да не обкатывал я его, – Аленов говорит правду. Он не привык перед кем-то пресмыкаться и, уж тем более, тратиться на кого-то. – У меня с ним равноправные отношения. Идем с ним по базару, чувствую, ждет он, чтобы я крутнулся на бабки… Нет, думаю, не на того напал.

Просто советую ему, купи вон те яблоки, веду его туда, где всегда дешевая курага, орехи. Больше ничего.

– И он не обижается?

– Да

сосет он х… Чем он лучше меня?

И то правда.

У Аленова вышла из печати первая монография в соавторстве с

Каспаковым. Жаркену в ней принадлежит по половинке введения и заключения. Короче, писал (было это еще до 80-го года), конечно,

Кул, но чтобы книга проскочила через Чокина, Аленов согласился включить в соавторы Каспакова.

С Кулом у нас шоколадные отношения.

Ах, Арбат, ты моя религия…

На работе появился в понедельник. Кэт пришла ближе к десяти. Я выходил из внутренней комнаты от мужиков и увидел, как она поправляла юбку. Она спрашивала про меня у Карины: "Приехал?".

– Ты ждала меня? – спросил я.

– А ты думал.

Кэт вынула из ящика стола бутылку "Русской".

– Закир рылся в шкафу и за книгами наткнулся на пузырь. Говорит, что водку заныкал ты.

– Я никогда не оставляю за собой зло. – сказал я и решил. – Коли так, пузырь подлежит оприходованию. Поможешь?

– Помогу. – ответила Кэт. – Только после работы.

– Останешься?

– Ну.

Что это с ней? Сегодня она своя в доску и не вспоминает о ребенке в садике..

К одиннадцати нарисовалась Тереза Орловски.

– Опять под отстой попала? – съязвил я.

– Представь себе, попала, – коза-дереза соврет и глазом не моргнет.

Тереза Орловски поиграла глазками и спросила: "Кул меня не искал?".

– Искал. Сказал, как появишься, сразу к нему.

– Ой, что я ему скажу? – притворно засуетилась Черепушечка. – Он же меня дрючить будет!

Кэт, Марадона, я переглянулись и засмеялись. Надя Копытова сделала замечание:

– Наташка, следи за языком!

– Что я такого сказала?

– Ты сказала, что Аленов будет тебя трахать!

– Разве? – кокетливо повела плечиками Орловски. – Подумаешь. У нас в Москве все бабы так говорят.

Наташа уселась за стол краситься. Подводя губы, сказала:

– Бяша, а знаешь, без тебя ко мне приставал Алдояров. Проходу не давал: "Наташенька, Наташенька!".

– А ты что?

– А я… – Тереза Орловски сделала губки бантиком и прыснула. – В жопень послала его.

– Смотри у меня. – сказал я. – Будешь с ним яшкаться, – уволю без выходного пособия.

– На фиг мне сдался этот черножопый!

– Я тебя предупредил.

– Мог бы и не предупреждать. – Орловски продолжала шалить.
–

Знаешь, кто мой кумир?

– Кто?

– Ты, Бяша!

– Во дает! – я повернулся к Наде Копытовой..

Мужья что у Марадоны, что у Терезы Орловски – милиционеры. Первый работает в городском управлении, второй – в МВД. Что тот, что другой

– жгучие красавцы. Наташин супруг по матери еврей, что дает Наде основание считать и козу-дерезу Терезу русской только по паспорту.