Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
– Ситка, ты больше не побежишь?
– Не побегу.
– Ты что, не соображаешь? Матушка из-за тебя два месяца не спала.
Пожалей нас.
Брат кивал головой и так же, как и пять минут назад, в шестом отделении, смущенно улыбался.
На кухне с мамой Магриппа Габдуллина. Соседи Ситку любят.
– Улан-жан, – сказала Магриппа. – Денсаулык калай?
В последнее время Габдуллина не выходит из нашего дома. Что ей нужно?
Летний дождь…
Гуррагча пришел без инструментов и за пять минут
Умка в сарафане ходила по квартире и размышляла вслух о том, чтобы еще предложить к ремонту.
– Кончил? – спросил я монгола и скомандовал. – А теперь дуй отсюда.
Гуррагча захлопнул за собой дверь, я припал губами к оголенному плечу Умки.
– Не трогай меня! – завопила подружка Карла Маркса и выскочила из дома.
– Стой! – я побежал за ней на улицу.
– Хали! – прокричала в глубину аллеи Умка.
Удалявшийся в темноте монгол остановился.
– Что случилось? – Гуррагча подошел к нам. Он не щерился и был сдержанно серьезен.
– Не уходи. – Умка глядела на монгола как сестра на старшего брата.
Гуррагча перевел узенькие глазки на меня. Он все просек, но продолжал ломать комедию про непьющего сантехника.
Вот и верь после этого людям!
В городе жара. Пельмень раздобыл для меня немного аэрофлотовских салфеток. Обтираю ими папу. Он сильно потеет. Купать его надо почаще, хотя бы через день. После ванны и кожа дышит, и кровь разгоняется. Купать через день не получается, если только после маминых напоминаний вывожу отца на прогулку раз в неделю.
Папа днями лежит и читает Бунина.
Лечу…
Хаджи с Бахтишкой поселились в гостинице "Казахстан".
"Нет, ты не русский, – схватившись за правый бок, простонал пленный немецкий генерал. – Русские так много не пьют.
Ты – грузин. – Генерал простонал. – Ты заставляешь меня пить, а у меня больная печень…".
Х.ф. "Где генерал?".
Хаджи не совсем таджик. Таджики так много не пьют. В таджикскую жару можно кушать плов с острой шурпой и запивать, сколько влезет, кок-чаем. В поселке Бустон Ленинабадской области таджики так и делают. Хаджи любит манты, шашлык, дам-лама, бешбармак. Жирную еду предпочитает на обед и ужин, запивает которую коньяком или водкой.
Впрочем, по утрам он не пьет. С похмелья разжижает кровь в ресторане рыбной солянкой.
"Чашму" и у нас продают.
– В Ленинабаде "Чашму" называют "Отеллей", – сказал Хаджи.
Отелло у отца Бахтишки чуть ли не ночлежка.
– Почему? – спросил я.
– Днем веселит, ночью душит.
Бахтишка поехал на медосмотр, Хаджи и я обдумывали, чем заняться.
– Я ни разу не был на Медео, – сказал отец Бахтишки.
– Поехали. – Я посмотрел на Хаджи и предложил. – Может девчонок позовем?
– У тебя есть кто? – зять оживился.
– Да
– Все равно зови.
Я позвонил на работу.
– Кэт, хватай Терезу и выходите через пятнадцать минут на угол возле института.
– Ты откуда звонишь?
– От верблюда. Говорю тебе, через пятнадцать минут стойте на углу.
– Зачем?
– Ты задаешь много вопросов. Сейчас мы подьедем на моторе и примем вас на борт.
– Кто мы?
– Потом узнаешь.
Я положил трубку. Хаджи спросил:
– Кто такие Кэт и Тереза?
– Кэт моя… Короче, мы с ней дружим. А Тереза… Тереза Орловски тоже товарищ по работе.
– Тереза Орловски? Странное имя.
– Это кликуха. Зовут ее Наташенькой.
– Какая она?
– Тебе понравится. У нее легкое дыхание.
– Легкое дыхание? Это интересно.
– Ты только не забудь ей напомнить про дыхание. Ей нравится, когда ее дыхание сравнивают с дыханием Ольги Мещерской.
– Кто такая Ольга Мещерская?
– Это у Бунина… – ответил я и предупредил.- Ты только это…
Будь с Наташенькой, по-восточному, ласковым. Девушка она порхающая в небесах.
– Очень замечательно. Я буду элегантен как рояль.
… Тереза застенчиво протиснулась на заднее сиденье, Кэт на правах боевой подруги критически осматривала Хаджи.
– Бяша, тебя с утра Шкрет спрашивал. – доложилась Орловски.
– Прикрыли меня?
– Сказали, что ты в ЦСУ.
– А он что?
– Развонялся. Говорит, что ты распустился.
– Это я распустился? – я покачал голово?. – Жопа-стул совсем офигел. з?а Куда едем? – спросила Кэт.
– На Медео.
К коньяку Хаджи заказал помидорный салат и котлеты по-киевски.
– Мне нравится, как вы живете, – глядя на Орловски, сказал Хаджи.
– А как мы живем?
– Делаете, что хотите.
– Ой, да ну что ты, Хаджи! – всплеснула руками Тереза. – Знаешь, как заколебал нас Шкрет.
– Кто это?
– Да есть у нас один… Счетовод, а корчит из себя… Особенно достал он Бяшу. Куда ушел, почему не отпросился?
– А у меня в Ленинабаде просто, – поделился Хаджи. – Надо мне на несколько дней слинять – оставляю очки на столе. Начинают искать, а мои люди говорят: "Да вот же его очки… Хаджи Бабаевич куда-то вышел…".
– Ха-ха.
– Наташенька, у тебя глаза…
– Перестань, – Орловски потупила глаза.
– И это при том, что у Наташеньки было трудное детство, – вмешался я.
– Бяша, прекрати!
– У Наташи было трудное детство? – Хаджи заморгал глазами. – Не верю.
– Тем не менее это так, – я выставил руку вперед. – Наташа, пожалуйста, помолчи, когда старшие говорят. – Я разлил по рюмкам коньяк. – После седьмого класса Наташенька поехала в пионерлагерь…
– Та-ак. – Хаджи сосредоточился.