Что известно реке
Шрифт:
Месье Масперо издал звук несогласия. Мистер Хейс сузил глаза до опасных щелей. Костяшки его пальцев задевали рукоять ножа, лежащего у обеденной тарелки. Я заерзала на стуле, сердце бешено колотилось. Я уставилась на дядю, на упрямую линию его челюсти, на его сжатые ладони. Несмотря на мое прежнее разочарование, несмотря на то, что он совсем не хотел видеть меня в Египте, мое восхищение им росло. Я соглашалась с его словами, даже с теми, что им не были озвучены.
Каждый человек заслуживает прожиточного минимума. Ни к одному человеку нельзя относиться так, словно его
— Ты не дурак, — прошептала я ему.
Дядя Рикардо взглянул на меня, отчасти удивленно, словно совсем забыл о том, что я сижу рядом.
— Дура, — повторил сэр Ивлин, но на этот раз это слово было брошено мне.
Я уставилась на него, а мои пальцы потянулись к бокалу. Мне хотелось выплеснуть содержимое ему в лицо.
— Уитфорд, — предупреждающе произнес дядя Рикардо в воцарившейся тишине.
Мистер Хейс выпустил нож из рук и вместо него поднял свой бокал, опустошив его одним большим глотком. Он откинулся на спинку стула, спокойно сложив руки на плоском животе, и на его лице появилось безмятежное выражение, словно секундой ранее он не задумывал убийство.
К нашему столику подошел пожилой египтянин с царственной осанкой и с проницательным взглядом. Дядя проследил за моим взглядом и оглянулся через плечо, после чего немедля встал, чтобы поприветствовать мужчину. Мистер Хэйс последовал его примеру, но сэр Ивлин и месье Масперо остались сидеть. Я не знала этикета, поэтому тоже осталась на своем месте.
— Судья Юсеф-паша, — сказа дядя Рикардо, широко улыбаясь. Затем он понизил голос и произнес что-то, что мог услышать только судья. Они обменялись еще несколькими репликами, после чего мой дядя и мистер Хейс вернулись на свои места. Настроение за столом стало еще более мрачным. Лицо сэра Ивлина было томатно-красным.
— Этот человек — националист, — жестко произнес Ивлин.
— Я в курсе, — бодро ответил дядя Рикардо. — Он заядлый читатель газеты, которой руководит Мостафа-паша.
— Это люди, с которыми вы коротаете время? — спросил сэр Ивлин. — Я бы поостерегся, Рикардо. Вы же не хотите оказаться на той стороне.
— Вы имеете в виду войну, сэр Ивлин? — прошипел Хейс.
Я изумленно моргнула. До сих пор его устраивало то, что дядя Рикардо взял на себя инициативу и вел беседу один. От напряженных плеч мистера Хейса исходила ярость.
Мой дядя протянул руку через меня и положил ее на плечо мистера Хейса.
— Сэр Ивлин предпочел бы, чтобы мы все вели себя, как Тевфик-паша, я уверен.
Тевфик-паша, сын Исмаила-паши. Я мало что знала о нынешнем хедиве36, помимо того, что он поддерживал жесткую политику сэра Ивлина, уничтожая все плоды, взращенные его отцом в Египте. Я вспомнила, как папа сетовал на то, что этот человек безропотно подчиняется британской политике.
Сэр Ивлин бросил свою льняную салфетку и встал.
— Я сыт по горло этими разговорами. И на вашем месте, сеньор Маркес, я был бы крайне аккуратен с такими идеями. Вам могут перестать выдавать разрешения на раскопки, не так ли, месье Масперо?
— Ну, я… — месье Масперо замялся.
Ноздри
— Предстоит много работы, — тихо сказал месье Масперо. — Но мне кажется, что все не так плохо.
Француз вздохнул и встал, направляясь за сэром Ивлином. Судя по тому, как прошел ужин, этот вечер будет иметь долгосрочные последствия. Прежде мне не приходило это в голову, но сейчас я вдруг вспомнила, что именно месье Масперо разрешал археологам работать в Египте. Он выдавал лицензии по своему усмотрению.
Мой дядя мог и не получить другую.
— Все прошло хорошо, — сухо произнес Хейс.
— Не мог бы ты… — начал мой дядя.
— Безусловно.
Мистер Хейс быстро преодолел многочисленные столы и стулья, шумные пересуды и грубые взгляды постояльцев отеля и исчез в районе арочного входа.
— Куда ушел мистер Хейс? — спросила я.
Дядя Рикардо сложил руки на широкой мускулистой груди и изучающе посмотрел на меня. Все остатки вежливости испарились в одно мгновение. Мы напряженно смотрели друг на друга. Какие бы выводы он не сделал на мой счет, я не собиралась уезжать только потому, что он так сказал.
— Ты сердишься? — спросила я по-испански.
— Ну, я бы предпочел, чтобы ты слушалась меня, — сказал он. — Когда я думаю о том, как ты приехала сюда, на другой континент… Как ты думаешь, что сказала бы твоя мать, Инез?
— Я и приехала из-за родителей.
Что-то переменилось в выражении его лица, уголки рта едва заметно дернулись. Слегка уязвленный, с обескураженным взглядом.
— Они тоже не хотели бы, чтобы ты была здесь.
Его слова вскрыли старую рану в моем животе. Окружающий нас шум казался таким далеким. Я пыталась найтись с ответом, но горло предательски сжалось.
Выражение его лица стало суровым.
— Все эти годы, раз за разом уезжая в Египет, они хоть раз звали тебя с собой?
Я могла только смотреть. Он знал ответ.
— Нет, не звали, — продолжил он. — В завещании они назначили меня твоим опекуном, и, руководствуясь этим, я намерен поступать так, как того хотели бы твои родители.
— Твое письмо не удовлетворило меня.
Его темные брови поднялись.
– ?Perdon?
— Я выразилась вполне доходчиво. Что с ними произошло? Почему они отправились в пустыню? Неужели у них не было охраны или кого-нибудь, кто мог бы им помочь? Проводника?
— Произошедшее — невообразимая трагедия, — произнес он сквозь зубы. — Но это уже не исправить. Пустыня пожирает людей живьем, и уже после дня без воды, тени или надежного транспорта вероятность выживания становится равна нулю.
Я поддалась вперед.
— Откуда тебе известно, что у них ничего не было из перечисленного?
— Все очень просто, Инез, — тихо сказал он. — Если бы у них хоть что-то из этого было, они были бы сейчас с нами.
К столу подошло два официанта, загруженные дымящимися блюдами. Они расставили перед нами еду, грамотно запомнив, кто что заказал, а после оставили нас наслаждаться ужином.