Что сердцу дорого
Шрифт:
— Я насчет карнавала. Скоро новый год, ты не забыл? Давай так: ты оденешься Дон-Кихотом, а я — Санчо Пансой. Здорово, а?
Вадим сидел неподвижно, уставившись на Сашку непонимающими глазами.
— Нет, серьезно, Вадим. Ты длинный и тощий, а я коротенький и… ну, не толстый, но я оденусь так…
— Не нужно быть длинным и толстым, — желчно проговорил Вадим. — Нужно быть сволочью, чтобы тебя любили.
— Ты что, выпил? — недоумевающе спросил Сашка. — Когда
— Я не выпил. Но я бы… Сейчас куплю пол-литра, разопьем с тобой. Ладно?
— Нет, — твердо сказал Сашка. — Не могу.
— Любки боишься, — догадался Вадим. — Дурак.
Сашка обиделся, первым поднялся из-за стола. Молча вышли из столовой, молча прошагали полдороги до общежития. И тут Сашка не выдержал, решил кое-что объяснить.
— Я не боюсь, — заявил он. — А если я дал слово, то держу. Из-за рюмки свое счастье терять не хочу.
— Так без рюмки потеряешь, — предсказал Вадим.
На этот раз Сашка не стал даже возражать, понял, что Вадим просто зол. И вряд ли тут виновата только авария на участке.
— С Соней не поладил, что ли?
— Наоборот. Скоро свадьба. Я уже комнату нашел.
Вадим сам не знал, зачем он это говорил. Комнату! Заречная, 32. Олух. Дон-Кихот. Пока искал комнату, потерял невесту.
— Куда же ты, Вадим?
— Как куда? К ней. К Соне. Разве не знаешь, что мы с ней каждый вечер встречаемся?
Вадим стремительно шагал к трамвайной остановке. Сашка смотрел ему вслед, размышляя, не догнать ли. Непонятный сегодня был Вадим. Говорит о свадьбе, а тон такой, будто его собираются женить на ненавистной уродке. К трамваю ринулся с видом человека, который решил утопиться от несчастной любви. Нет, что-то с ним неладно.
Уразумев это, Сашка кинулся к Вадиму, но как раз подошел трамвай, и Сашка не успел. Вадим уехал.
Он и в самом деле поехал к Соне. Зачем? Разве всегда известно, зачем человек делает то, а не это? Просто поехал. Увидеть ее. Поговорить. Разобраться. Сказать ей, что она…
Она?
Нет, Соня не виновата. Она бесхитростная, доверчивая. Это все Аркадий. Паразит! Он завлек. Наговорил ей нежных слов, наобещал золотые горы. Ну, погоди! Разве он может любить Соню так, как Вадим? Никто не может. Ни-кто…
Вадим соскочил с трамвая. Было темно и холодно. Сквозь морозный туман бледно светились уличные лампочки. Редкие прохожие громко скрипели обувью по смерзшемуся снегу. Вдруг вспомнилось Вадиму, как он в полночь бежал из общежития к заводу, чтобы сказать Соне о своей любви. Совсем недавно. А ей не нужна была его любовь. Ей нужен Аркадий.
Он остановился, глядя на закрытые ставнями окна ее комнаты. Сквозь щелки
Ему вдруг пришло в голову, что могут не открыть. «О чем нам говорить», — сказала она ему в цехе. Но дверь отворилась. Соня открыла сама. Он стоял на темном крыльце, она на пороге ярко освещенной кухни, и оба медлили, а клубы морозного пара, ворвавшись в дверь, дымились над полом.
— Соня, что там? Ты не закрыла дверь! — крикнула из комнаты тетка.
— Входи, Вадим, — неохотно проговорила Соня.
— Нет, ты выйди, я подожду. Я хочу кое-что сказать тебе.
— Хорошо, — помедлив, согласилась она.
— Соня! — опять крикнула тетка, и дверь захлопнулась.
На мгновение Вадиму показалось, что ничего не произошло, просто он ждет Соню, чтобы идти гулять. Только что он видел ее такой, как всегда, может быть, немного более сдержанной, но Соня никогда не проявляла бурно своих чувств…
— Так о чем ты хотел говорить? — выйдя к нему, спросила Соня.
И этот холодный тон сразу так отдалил ее, сделал такой чужой, что он уже не знал, что и как говорить. Впрочем, он не знал этого и раньше.
— Давай выйдем на улицу, что ж мы на крыльце, — предложил он.
Соня не спеша спустилась с крыльца, вышла за калитку и остановилась, прислонившись к столбику.
— Соня…
— Я все сказала тебе, Вадим, там, в цехе, — тихо проговорила она.
— Ты его не знаешь, — быстро заговорил Вадим и осекся. Соня опустила голову, и он не видел выражения ее лица, но чувствовал, что она ждет только одного — чтобы он скорее ушел. Но все равно, раз он здесь, он должен сказать. — Пускай ты меня не любила, я не о себе говорю, но он… Комедиант, умеет притвориться, он и в школе любил пускать пыль в глаза. А кроме пыли, в нем ничего нет…
— Ну зачем ты так, Вадим? — как будто с сожалением сказала Соня, и он понял, что она не верит ему и даже стыдится за него. — В школе он, может, был таким, а теперь…
— Теперь он еще хуже. Бросил жену, ребенка. Мы из-за этого с ним поссорились.
— Это неправда, — быстро и возмущенно проговорила Соня.
— Неправда… — с горечью повторил Вадим. — Я знаю, что ты обо мне думаешь. Пришел сплетничать, чернить товарища. А я не хочу, чтобы он с тобой — с тобой! поступил так, как с этой Клавой. Он только думает, как бы ему развлечься, на тебя ему наплевать! Ты не слушаешь…
— Вадим, я не могу иначе.