Что сердцу дорого
Шрифт:
Соня немного помолчала.
— Сейчас — да, ты очень… нехороший.
— Ах, так? Ну, так ищи себе симпатичных. Лижись со своим Вадимом, а про меня забудь! — почти кричал Аркадий, забывшись от подступившего вдруг гнева.
— Тише, не кричи, — попросила Соня испуганно.
— Нет, буду кричать! — перебил он. — Ты думаешь, я такой же теленок, как твой Вадим? Я не такой. Запомни. И без тебя проживу. Ты мне не жена, и нечего за мной бегать.
— Я… за тобой бегаю? — задыхаясь от этого оскорбления, повторила Соня.
Она почувствовала,
Аркадий, вдруг протрезвев, смотрел ей вслед. Ему хотелось кинуться за ней, схватить за худенькие, ссутулившиеся плечи, остановить, вернуть…
— Соня, подожди! — окликнул Аркадий, повинуясь какому-то внутреннему голосу.
Кажется, она замедлила шаги. Но Левка, оказавшийся рядом, холодно осадил его:
— Брось. Их чем больше ублажаешь, тем больше куражатся. Ты подожди, она сама к тебе прибежит.
Аркадий заметил ехидную улыбку на толстых Левкиных губах. Ему вдруг захотелось размахнуться и двинуть кулаком в эти губы. Но кулак так и остался в кармане, и он сквозь зубы небрежно обронил:
— Прибежит. Никуда не денется.
— Вот слышу я слова не мальчика, но мужа, — продекламировал Левка. Надеюсь, что товарищеский ужин все-таки состоится?
— И даже с коньяком, — объявил Аркадий торжественно, хотя на душе у него было скверно.
Ветер усилился и, срывая с крыш и взметая с дороги снег, ожесточенно крутил его, швырял в лицо.
Спустились сумерки, на улице стало совсем неприютно.
— Пойдем быстрее, — предложил Аркадий и, подняв воротник, ускорил шаги.
26
Аккомпанируя себе на гитаре, Аркадий пел «Отцвели уж давно», а Левка, развалившись в кресле, блаженно подремывал, когда в передней раздался звонок.
— Наверняка, Борис, — решил Левка. — Он коньячный запах за десять километров чует.
Аркадий с гитарой в руках отправился открывать. Увидев гостя, он растерянно отступил назад, но тут же оправился и любезно пригласил:
— Проходи, Костя.
— Кто там? — крикнул Левка.
— Наш комсорг.
— О, такой человек украсит наше немногочисленное общество, — расставшись со своим креслом и выходя из комнаты, нараспев проговорил Левка.
— Пьешь? — коротко и резко спросил Костя, на которого Левкин комплимент не произвел ни малейшего впечатления.
— Да, решил немного рассеяться. Если хочешь, можешь принять участие, — предложил Аркадий.
— Мне прогульщики не компания, — объявил Костя, не признававший никакой дипломатии.
Тогда и Аркадий решил действовать в лоб.
— Хватит нам стоять у порога, — сказал он. — Давай: или сюда, или туда.
— Завтра после работы придешь на бюро, — бросил Костя и вышел, с силой стукнув дверью.
…Заседание комсомольского бюро проводили в красном уголке нового цеха. Правда, он еще не был оштукатурен, днем здесь
Члены бюро сидели за столом, Аркадий стоял, засунув одну руку в карман, а другой слегка придерживаясь за спинку стула. Он, казалось, ничуть не был смущен.
— Выпил с друзьями и проспал. Можете выносить взыскание, а что да почему — вас не касается, я никому не позволю копаться в моей душе.
— А я думаю — следует покопаться в этой самой душе, — возразил Костя.
Вадим молчал, положив на колени сцепленные в пальцах руки, и старался казаться спокойным. Он — член бюро, а тот — проштрафившийся комсомолец, и только об этом следует думать. Парень выпил и прогулял. Парень из его бригады. И никакого значения не имеет, что они когда-то сидели на одной парте. И то, что Соня… За что она его любит? Вот такого — худого, чуть скособочившегося, с залысинами на лбу. Чем приворожили ее эти черные нагловатые глаза? Или таким и надо быть, чтобы тебя любили девушки: уверенным в себе, беспечным, холодным… Да, он холоден, Аркадий. Душа его остыла, как выключенная печь с запекшейся на стенках серой коркой металла.
— Есть предложение — выговор.
Вадим усмехнулся. Толя Игнатов предлагает выговор, лишь бы скорее проголосовать и идти домой.
— Я не согласен, — задиристо восклицает Андрей. — Рогачев у нас в коллективе недавно, это его первый проступок. Надо перевоспитывать человека.
Вадим смотрит вниз, на старенький, в пупырышках дерматин, которым обит стол. Перевоспитывать? Нет. Гнать из бригады. Прочь, пусть работает, где хочет, только бы не видеть его, не говорить с ним…
— Почему молчишь, Вадим? Ты же, в конце концов, бригадир.
Вадим поднимает тяжелый взгляд.
— Ну и что же, что я бригадир?
— А то, что нельзя отмахиваться от человека!
— Погоди, Андрей.
Это ответственная работа. Бригада не может надеяться на человека, который прогуливает по пьянке. Он может наделать аварию, на такого пирометриста нельзя положиться.
Ничего этого не успел сказать Вадим, только подумал, и тут же налетели стремительным вихрем другие мысли, разметали его невысказанную речь. Нельзя положиться? А кто рекомендовал Аркадия на должность пирометриста? Тогда ты считал, что на него можно положиться. Наделает аварию? А по твоей вине не случилось ли не так давно аварии?
— Скажешь ты свое мнение, Вадим?
— Я… я скажу… Это позор для бригады — такие фокусы. И если еще случится… У Рогачева ответственная работа…
Аркадий кривит губы. Или это кажется? Он смеется над ним. Одурачил и смеется. Обещал работать честно, а теперь…
— Ты же обещал стараться, когда просил назначить тебя пирометристом. Говори: обещал или не обещал? — крикнул Вадим, теряя над собой власть от объявшей душу ненависти.
— Я прошу, чтобы на меня не орали.