Что сердцу дорого
Шрифт:
— Не можешь…
Вадим умолк, но все медлил уходить. Чего-то ждал. «Вадим, я просто хотела испытать тебя, пошутила». Не скажет ли Соня чего-нибудь такого? Нет, не скажет.
И сразу показалось нелепым стоять так в темноте, на морозе и убеждать девушку кого-то любить, кого-то не любить. Какое ему дело? Пусть сама. Когда-нибудь потом, пережив унижение и горе, она скажет: «Вадим, ты был прав». Любить такого, как Аркадий… А, может быть, он несправедлив? Оскорблен изменой Сони, зол, просто ревнив?..
— Ну,
— Вадим!
Она шагнула к нему. Неужели?.. Вадим взглянул вопросительно. Они стояли близко от лампочки, свет из-под железного колпачка падал прямо на Сонино лицо. Нет, она ни в чем не раскаивается. «Будь, что будет, а я не могу без него». Ее большие виноватые глаза просили прощения, а губы хотели поцеловать в последний раз. Милостыня? Нет. Пусть целует Аркадия. Вадим сделал вид, что не понял ее порыва.
— Прощай! — повторил он и двинулся в морозную тьму.
Соня смотрела ему вслед. Высокий, чуть ссутулившийся, он сделал несколько шагов и вдруг обернулся.
— Будь осторожна с ним.
— Ладно, Вадим.
Он пошел дальше. Он уходил навсегда. Соне вдруг сделалось больно и страшно терять его, она едва не кинулась за ним. Но удержалась. Все кончено. Тем лучше. Ведь она хотела этого.
Вот Вадим свернул в переулок и исчез. А Соня все так же стояла, легко опираясь спиною о столбик калитки, засунув руки в карманы пальто, и не шевелилась. У нее томительно сжалось сердце — то ли от сознания причиненной Вадиму невольной, но тяжкой обиды, то ли от каких-то неясных предчувствий…
Город застилал морозный туман. Несколько ближних домов выступали из белой пелены и тускловато светились своими окнами, а дальше все пропадало, растворялось в молочном мраке.
24
Днем и ночью над городом висит холодный туман. Лишь изредка на белесое небо выкатывается желтый диск солнца, и тогда от слепящих его лучей становится как будто еще холоднее. К тому же почти беспрестанно дует ветер — не сильный, но такой пронизывающий, что никакие шубы не могут от него спасти.
А строители продолжают класть кирпич за кирпичом. Одно крыло — то, где будет модельное отделение, уже совсем готово. На литейном и механическом участках, занявших бывший кузнечный цех, монтируется оборудование. Теперь каменщики воздвигают двухэтажную пристройку, где разместятся кладовая, раздевалки, душевые, бухгалтерия, техотдел, красный уголок.
Чем выше поднимается здание, тем труднее становится людям: на высоте особенно жесток ветер, и некуда укрыться от его леденящих порывов. Ничего не видно даже с высоты второго этажа. Над головой белый морозный туман, и вокруг, и внизу.
Иногда строители спускались погреться. У мужчин были красные, обветренные, но, видать, притерпевшиеся к морозу лица. Женщины казались одинаковыми: все толстые,
Отогревшись, женщины развязывали платки и тогда оказывалось, что вовсе они не одинаковые: эта вот степенная, немолодая, волосы начали седеть; у той, худощавой, строгое, чем-то озабоченное лицо с голубыми, как у Сони, глазами.
— До чего же тепло, — говорил кто-нибудь из строителей.
— Счастье людям!
— Попробовали бы пожариться тут, — вступал в разговор общительный и менее других занятый Аркадий, хотя «жариться» ему теперь почти не приходилось.
— Строить в такой мороз — это геройство, — сказал как-то Андрей.
— Надо — и строим, — просто ответила девушка с Сониными глазами.
В цехе шли бесконечные и жаркие споры. Нетерпеливый Минаев хотел немедленно перевести модельное отделение в новое здание. Осмотрительный Бережков советовал обождать, пока цех полностью достроят, — тогда можно будет опробовать все механизмы, выявить недочеты, устранить их.
Большинство поддерживало Минаева: слишком уж надоела теснота. Предостережения Бережкова мало у кого находили отклик. Недочеты? Какие недочеты? Ведь оборудование совершенно новое. «Именно потому, что новое…» — начинал было Бережков. «В институте люди не глупей нас с тобой сидят, знают, что проектируют», — обрывал его Минаев.
С Минаевым трудно было спорить. К тому же директор завода считал, что лучше постепенно переходить в новый цех. Модельное отделение готово — зачем ему пустовать? Раз появилась такая возможность, надо создавать людям лучшие условия.
И переселение началось.
Для модельщиц это был настоящий праздник. Высокое и просторное помещение с большими окнами все залито светом зимнего солнца. Сияют чистотой рабочие столы, выложенный плитками пол, белые двери. Гудят, вращая своими крыльчатками, вентиляторы. Пахнет свежей краской.
— Тут бы не работать, а танцевать, — говорит Зина Огаркова, сидя на новом месте за своим прессом.
— Только надо, чтобы всегда было так чисто, — отзывается Люба.
— От нас зависит, — вмешивается Вера.
За тонкой, от середины до потолка застекленной перегородкой помещается лаборатория — там властвует Тамара со своими бутылями и мензурками, работает опытная группа, а у окна стоят столы мастера и технолога.
Прошла неделя, две, прошел месяц. Выветрился запах краски и прочно устоялся нерезкий привычный запах пригоревшего на паяльниках парафина. Чуть поблекла первозданная свежесть стен, но все-таки у модельщиц было так хорошо, светло, чисто, просторно, что рабочие всех других отделений откровенно завидовали им.