Что сказал Бенедикто. Часть 2
Шрифт:
Гейнцу в классе музыки оркестровые партии играл Карл, Вебера гнали, потому что «Абель сказал», что Веберу нужно отдыхать, и никаких классов музыки. На Абеля он и смотреть больше не хотел, едва здоровался и шел мимо.
Вебер чувствовал, что он в изоляции, он не ложился вовремя спать, медитацией ограничивался только той, что Аланд сам заниматься с ним. По ночам он садился за фортепиано, разбирал сонаты Скарлатти, играл Моцарта, гонял упражнения. К утру он кое-как взбадривал тело душем, понимая, что он доводит себя до какой-то черты, что он уже ничего, кроме отвращения к жизни, не испытывает.
Из класса единоборств его не гнали, но Карл, уложив Вебера на ковер, иронизировал над корифеем и мастером единоборств Рудольфом Вебером, которого он нечаянно уронил. Вебер понимал, за что Карл ему мстит, Абель, его дикая клоунада.
За неделю до Рождества Вебер узнал, что на концерте он не играет, его гнали отдыхать, говорили, что ему как почетному магистру всех наук обеспечена парадная, королевская ложа в зрительном зале, что он будет сидеть по правую руку от самого Аланда, и даже доктора Абеля посадят слева. Абель иной раз как будто что-то хотел ему сказать, но Вебер быстро проходил мимо и запирался у себя.
В тот вечер Вебер тоже заперся в комнате, он переигрывал сонаты Скарлатти, и вдруг понял, что не хочет и этого, что ему не по себе, ему холодно, что у него болит голова, ее медленно зажимают стальные обручи, и пальцы перестают подчиняться ему. Он посмотрел на постель – всего разумнее было потеплее укрыться и лечь спать, но он свалил тело в кресло, попробовал расслабиться в медитации. Через час идти к Аланду, хорошо, если он сумеет себя до Аланда привести в порядок, чтобы без лишних вопросов и строгих взглядов.
Надоело все, просто надоело. Думать об этом, идя к Аланду, не стоило, иначе устроит такой разгон, что и переводу к Гаусгофферу обрадуешься. Почему бы не перевестись? Раз здесь он стал чужим, его место в зрительном зале, за что он цепляется? Его выталкивают, это не случайно сложившееся отношение, он хватается за прежнюю жизнь, которой больше нет, ему все объяснили, вот ему пальцы и отбило, он не может этого не понимать.
Насчет медитации у Вебера было строгое предписание, «безмозглое» болтание в астральных небесах без прикрытия Аланда ему было запрещено, но Вебер хотел еще раз проверить, сшибут ли его с небес. Раз он все равно отсюда уйдет, это снова станет его основным спасением.
Без Корпуса он не знает, как жить, отчаянье еще не раз вернется к нему, и, как в детстве, он будет бежать из этого чуждого мира в свои запретные Небеса. Только сел и расслабил тело, в дверь постучали. Открыл – на пороге Абель, вот уж кого ему видеть не хотелось.
– Пойдем ко мне, Рудольф, ты болен.
– Фердинанд, отстань от меня, хотите перевести меня к Гаусгофферу, я не возражаю, не надо со мной проводить никаких бесед, я хочу побыть один.
– Рудольф, я повторяю, ты заболеваешь. Ты хочешь слечь?
– Не беспокойся, завтра я поеду на лекции.
– Не поедешь, и можешь долго еще не поехать.
– У меня время отдыха, к Аланду мне через час. Ты сам всем приказал гнать меня отовсюду, чтобы я отдыхал, вот и иди, я буду отдыхать, всё
Вебер закрыл перед Абелем дверь и повернул в замке ключ. Ему непросто было сказать это Абелю, послушал, не застучит ли Абель снова, не застучал. Жар – может быть, это не проблема, в медитации жар исчезнет, в детстве Вебер так и лечился. Это не простуда, потому что, кроме головы, не болит ничего, разве что сердце неприятно и часто колотится в груди, надо успокоиться.
Вебер закрыл глаза, дождался алых, разрастающихся, втягивающих внутрь ворот – и провалился в них, давно забытое наслаждение, громады, гребни-пласты облаков внизу, ощущение простора и покоя. Душа так устала, что и здесь обычное ликование не приходило, было ощущение тревоги и покинутости.
Черная точка на горизонте возникла почти сразу, она не начала своего молниеносного приближения, но Вебер упрямо, почти с вызовом, ожидал ее приближения. Если попробовать отразить удар? Бессмысленно, силу этого удара он помнил хорошо. Точка чуть увеличилась, стала пятном, это было медленное, запугивающее приближение, как сближение соперников, когда главное – психологически не уступить. Краски поблекли, все в серо-белых тонах, будто испортилось зрение. Вебер ждал, потом приближение было таким же мгновенным – и тот же чудовищный удар, сознание Вебера погасло.
Он очнулся в кресле и не мог понять, сколько прошло времени, сердце дрожало, тело было онемевшим, чужим, дыхание поверхностно проскальзывало в легких. Вебер понял: удар был в сердце.
Он пытался пошевелиться, соединить свои рассогласованные, смещенные, выбитые тела в одно. Сердце колотилось неровно, но не трепетало, как в первые минуты.
Вебер поднялся, страх не отпускал его. После случившегося Аланду на глаза лучше не показываться, он предупреждал, и даже сама эта страшная сила предлагала ему уйти. Это вина Вебера в том, что с ним это произошло. Посмотрел на часы – он должен быть у Аланда, Аланд прощает многое, но не своеволие в медитации, в тонких мирах не шутят, для того и учитель, чтобы ученик по неопытности не погубил себя.
Вебер пошел в душ, надеясь, что вода подправит его покореженное тело, скрыть своих подвигов не удастся, тем легче Аланду будет выгнать его к Гаусгофферу, повода искать не придется.
Сердце болело, Вебер взглянул в зеркало, подошел поближе, разглядывая свою грудь. Два свежих стигмата: один чуть левее грудины, другой правее левого соска. После первого полета с небес у него такие метки остались в правом подреберье. Непонятно, почему он жив, ударило точно в сердце. Почему оно не остановилось, а заходится под двести ударов в минуту и спотыкается?
Вебер поводил по себе полотенцем, даже одеться нет сил. В дверь стучат – это Гейнц. Как он отвлекся от класса музыки?
– Сейчас, Гейнц, – сказал Вебер, голос почти отсутствует. Гейнц настойчиво барабанил. Вебер мокрыми ногами влез жесткие штанины, не снимая с плеча полотенца, открыл, отошел.
– Почему к Аланду не пришел? Абель говорит, ты заболел, но его к черту послал, опять развоевался?
Гейнц сыпал вопросами, Вебер сел на постель. Это хорошо, что Абель сообщил, что он заболел, можно этим прикрыться.