Что создано под луной?
Шрифт:
В это время в фойе и в зале прозвучал звонок.
Как оказалось уже второй.
Предпоследний.
Вообще-то, кинотеатр – это весьма своеобразное место.
Его зал собирает множество самых разных людей, каждый из которых пересекает грань, называемую входом, и оставляет за этой гранью все свои проблемы, радости, печали, сомнения для того, чтобы объединиться с остальными в общем переживании.
Но от театра, кинотеатр отличается тем, что в нем отсутствует прямой контакт с участниками действа, а остаются опосредованные тиражированной пленкой взаимоотношения уже не живыми людьми на сцене, а с актерами, которые это действо давно завершили.
То есть, кинотеатр – это все-таки и, в конце концов – общение с техникой.
И в результате этого, человек, все равно, остается один на один самим собой, даже находясь в толпе.
В театре, человек – соучастник, в кинотеатре – зритель.
В
Это и делает кино куда более доступным большинству, чем театр.
Фильм может быть элитарным, спектакль – элитарен всегда.
Для кино – постоянная элитарность – смерть.
Для театра – смерть массовая доступность.
Смерть эта называется – обесцеливанием существования.
И потому, эти два вида искусства никогда не пересекутся, не смотря на то, что даже актеры в них заняты, как правило, одни и те же.
Работа у актеров, в театре и кино – разная.
Как и разные у них цели.Через два часа, в толпе возбужденных, слегка восторженных от появившегося откуда-то изнутри желания скорее повоевать за правое дело, слегка загрустневших от гибели главного героя, людей, испытавших смесь тоски и самогероизма, Крайст и его спутники выходили на вечереющий городской воздух.
– Ну, как? – спросил Крайст Риоля.
– Ничего не понимаю, – пожал плечами Риоль, заметив при этом, что его и не грустное, и не восторженное лицо привлекает внимание окружающих диссанасом с остальными лицами людей, выходящих из зала.
«Как бы не записали в троцкисты, на всякий случай», – подумал Искариот: «Ну и народец. Лучше остановиться, от греха подальше…»
«Могут», – подумал Крайст, но все-таки, не остановился:
– Что же тебе не понятно, Риоль?
– Чем восхищаются люди?
– Чапаевцами.
– Так ведь, чапаевцы драпают от первого до последнего кадра. А в перерыве между драпаньем, бузят, постреливают своих командиров, не выполняют приказы начальников, спят на посту, и грабят местное население.
Разве этим можно восхищаться?
После этих слов Риоля, Крайст замолчал, а Искариот, усмехнувшись, проговорил:
– Глупые видят то, что хотят видеть.
Умные – то, что есть на самом деле…– А мудрые? – Мудрые, понимают, почему это происходит…
– Вообще-то, Риоль видит больше, чем все остальные люди, – тихо сказал Крайст Искариоту.
Искариот вздохнул:
– Не знаю, принесет ли это счастье в будущем, но проблемы в настоящем, это приносит всегда…Отделившись от толпы, они все свернули на набережную обводного канала. Туда, где смешные, горбатые мостики соединяли берега сдвоенными лестницами, ведущими сначала вверх, а потом вниз.
– Если бы мне кто-нибудь назначил свидание, я хотела бы, чтобы это произошло здесь, на таком вот мостике, – сказала девушка, нарисованная акварелью.
– Если бы мне кто-нибудь назначил свидание, я хотела бы, чтобы это был человек, который меня любит, – ответила ей девушка, нарисованная углем.
Девушка, скачанная с интернета, ничего не сказала, но, как делала это уже не раз, на мгновение прижалась к спине Риоля и слегка провела по ней своей грудью.
При этом, она посмотрела на округлую башенку – спальнь номера люкс – на крыше гостиницы «Балчуг».– Наверное, можно быть счастливым даже при тирании, – проговорил Крайст.
Искариот, который постоянно озирался по сторонам, ответил ему:
– Да, но только до тех пор, пока с тиранией не сталкиваешься…– Нам это пока не грозит, Искариот, – сказал Риоль.
– Тем, чьи квартиры сегодня опечатывали, вчера тоже так казалось.
Хорошо, что у нас больше опыта.
– Ты что-то заметил? – спросил Крайст.
– Крайст, мне не нравятся те трое, что постоянно идут за нами, – Искариот указал на группу людей, остановившихся у стенда с газетами и принявшихся нарочито внимательно разглядывать текст, – Это шпики.
– Почему ты думаешь, что они следят за нами? – спросил Риоль.
– Потому, что газет не читают, уставившись в одну точку, – ответил ему Крайст.
– Но разве мы в чем-нибудь виновны? – удивилась девушка, нарисованная акварелью.
– Сталин создал страну, в которой для того, чтобы быть виноватым, совсем не нужно быть виновным…Это не было бравадой.
Скорее, Риоль все-таки не совсем понимал, в какую эпоху его привел Крайст. Поэтому, он просто взял и направился в сторону тех, кто наблюдал за ними.
Но те люди, увидев приближающегося к ним Риоля, быстренько, не быстро, а именно, как-то быстренько, разошлись в разные стороны.
И у стенда с газетами, Риоль оказался в одиночестве.
Крайст,
Не то, чтобы совсем прятались, а так, слегка.
И это «слегка» выглядело чуть-чуть комично, так, что Риоль даже не почувствовал, что совершил поступок.
И-то, верно: не стоит делать из поступков – авансов…
Риоль мельком взглянул на газетный стенд.
На четырех страницах были портреты кавказца по кличке «Сталин».
Фотографии были разными. Но на всех, даже на самой маленькой, кроме самого Сталина присутствовали военные. Только на одной, военных заменяли собаки.
А под фотографией, набранный шрифтом не очень крупным, стоял заголовок статьи: «Выдающийся успех красного собаководства».
Причем, этот заголовок был не напечатан, а именно стоял.
Как солдат на посту.
«Вчера нам стало известно, что в питомнике «Красная звезда» успешно осуществлен смелый мичуринский эксперимент – выведена новая порода собаки-охранника…» – дальше Риоль ничего не прочел, хотя и подумал: «Неужели, Сталин еще и собаководством занимается?»
Подошедший в этот момент к Риолю Искариот сказал:
– Он занимается только этим…«Из человека не так уж сложно сделать собаку.
И очень легко это делается с теми, кто не понимает, как это делается.
Легче – только с теми, кто не понимает, что это делается вообще…»
– О чем я думаю? – пронеслось в головне Риоля, – Не из людей же, в конце концов, Сталин делает собак… – но это мысль прервал Искариот:
– А из кого же еще?..Ходить по стране, у которой большевики украли естественный путь развития, становилось все труднее и труднее.
Документы проверялись по каждому удобному и неудобному поводу.
Даже для того, чтобы посмотреть на остатки самого главного большевика, киснувшего под кубами красного мрамора на центральной площади, нужно было проходить специальную комиссию.
Искариот каким-то образом достал необходимые бумаги, и в мавзолей им удалось пройти.Перед тем, как войти в мавзолей, им предстояло выстоять длинную очередь из таких же, как они сами, допущенных.
В этой группе, отделенных не церемонившимися милиционерами от остальной столицы людей, все, как один стояли с понуро-просветленными лицами фанатиков, уверовавших в чудо.
Тысячелетия назад так, перед глиняными лепнинками с камушками-глазами, пращуры ожидали дождя с громом небесным вперемежку.
По тому, как бережно относились стояльцы к своей одежде, было очевидно, что все одеты в лучшее, что у них есть. И, может быть, в единственное хорошее.
Но отчего-то, Риоля не покидало чувство, что все собравшиеся чем-то слегка напуганы.
«Так ожидают аудиенции, от которой нельзя отказаться, у дверей восточного тирана-самодура могущего и наградить, и лишить головы, в зависимости от настроения.
Было во всех этих людях что-то приговоренное и единенное, одновременно.
Что поделаешь – людей, рабство сплачивает так же крепко, как свобода,» – подумал Риоль.
– Иногда крепче, – тихо проговорил Искариот.– Ленин и теперь живее всех живых! – повторялось то там, то тут, как заклинание, смысл которого не вполне понятен заклинающим. И никто из стоявших в очереди не расслышал того, что прошептал Искариот: «Если все повторяют одно и тоже, значит это какая-то глупость…»
– А, по-моему, он сейчас мертвее всех мертвых, – тихо сказала Риолю девушка, нарисованная акварелью, – Он ведь обычной трухой набит.
– Ага, – подтвердила девушка, нарисованная углем, – В нашем селе чучельник жил, так ему все огородные пугала заказывали.
– Сами вы – чучела огородные, – урезонила подруг девушка, скачанная с интернета, – В нем теперь сплошная химия. Это гадость такая, из которой удобрения делать можно. Вроде навоза, только синтетического.Наконец, подошла и их очередь.
Под пристальными взглядами, взглядами, предполагающими преступные цели именно здесь – там, где, по сути, не лежало ничего – они прошли внутрь полутемного склепа.
И почувствовали себя в тюрьме и морге, одновременно.– Здоровая у него голова, – тихо проговорил Риоль Крайсту.
– Половина его головного мозга оказалась величиной с грецкий орех. Так, что эта голова была пустой в прямом смысле.
– Убивать невинных начал он? – продолжал спрашивать Риоль.
– Да.
– Значит, нынешний просто продолжил начатое?
– Между ними есть одна большая разница. Этот, – Крайст указал на набальзамированного мертвеца, – Убивал потому, что не понимал, как высоко нормальные люди ценят человеческую жизнь.
Тот, что у власти сейчас, убивает потому, что хорошо понимает это.
И понимает, что запуганный человек – человек послушный…