Что создано под луной?
Шрифт:
– Впрочем, между ними есть еще одно отличие, – Крайст говорил тихо, и Риоль подумал о том, что иногда даже мессии спокойней говорить тихо, а не громко. Но ничего не сказал по этому поводу, хотя, по взгляду Крайста понял, что тот почувствовал его мысли.
– …Дело в том, что у Ленина выбора не было.
Он вынужден был работать с теми, кто пришел с ним.
А среди ленинских соратников, процент порядочных людей был таким же, как во всяком случайном собрании людей.
Во всяком случае, среди тех, кто пришел с Лениным, порядочные люди вполне могли быть.
У Сталина выбор появился.
Он смог уничтожить порядочных,– Скажи, Крайст, Ленин – это великая фигура? – спросил Риоль Крайста, когда они выходили из усыпальницы.
Крайст, помолчав немного, ответил:
– Дьявол – тоже великая фигура…Когда Риоль вышел на площадь, он обратил внимание на то, что окружающее пространство как-то милитаризировалось.
Да и сама площадь, как и все окружающие и не окружающие ее улицы, все больше заполнялась не штатскими, а военными людьми.
А те, кто продолжал носить штатское платье, вели себя так, как военные.
Все выражало деловитость и пахло гарью предвоенщины.
При этом люди становились какими-то мелкими, задавленными идеей, которую не понимали, но слепо доверяли ей.
– Похоже, что нормальный человек все-таки больше социализма, – довольно уныло сказал однажды Искариот.
– Значит, человека до уровня социализма нужно постоянно преуменьшать. Побыв здесь, я это теперь ясно понял, – ответил ему Риоль, – И мне стало понятно, для чего нужен террор.
– Для чего? – Искариот задал Риолю этот вопрос очень серьезно. Так задают уточняющие вопросы на экзаменах, для того, чтобы убедиться в том, что обучающийся правильно усваивает материал.
– Для того, чтобы удержать то, что без террора удержаться не может…
– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил Риоль девушку, скачанную с интернета.
– Мне страшно, и хочется куда-нибудь спрятаться.
– Но посмотри, сколько людей на улице. И многие из них счастливы, – теперь уже Риоль разговаривал со своей спутницей так, словно проверял себя.
И свои выводы.
– Какое-то это особенное счастье – строить социализм, – сказала девушка.
– Чем же оно особенное?
– Тем, что оно чудовищное…Большевистский террор – это принуждение людей к счастью добровольно жить в тщете…
Искариот, сдвинув свою шляпу коричневого цвета на затылок, спросил Крайста:
– Слушай, не пора ли нам отсюда сматываться?
– А мы ничего не забыли?
– В этом мире и забыть нечего.
А вот, для того, что бы остаться, надо вовремя уйти.
– Остаться – здесь? – удивился Риоль словам Искариота.
– Остаться в живых…По дороге на автовокзал, откуда отправлялся рейсовый автобус, Риоль спросил Крайста:
– Скажи, хоть когда-нибудь те, кто уничтожал людей, понесут наказание?
– Будут наказаны некоторые генералы из различных ведомств.
И-то – не за убийство, а за то, что эти генералы многое знали о соучастие в произошедших преступлениях тех, кто придет во власть на смену тирану.
А потом, вообще, появится идея всеобщего примирения и прощения.
– Но, может быть, последней мыслью жертв перед смертью, была надежда на то, что их убийцы тоже когда-нибудь будут наказаны?
– А разве когда-нибудь кого-нибудь интересовала последняя мысль невинных жертв? – грустно проговорил Крайст.– Но ведь всепрощение – библейская идея.
– Библия писалась тогда, когда никто еще не
– Так что же делать?
– Помнить, что прощение палачам – это новое преступление перед жертвами…Искариот, сдвинув на затылок свою шляпу коричневого цвета, перекинув через плечо свой дорогой французский пиджак и расстегнув жилет тройки, под которым оказалась белоснежная модная сорочка с тесненной планкой, прикрывавшей перламутровые пуговицы, откинув галстук на свободное плечо, и оттого, ставший похожим на преуспевающего профессора на отдыхе, задумчиво проговорил:
– Да. Дьявол вволю повеселился в этом мире.
– ? – Риоль обернулся в сторону Искариота.
– Он сделал этот мир предсказуемо несчастным…Риолю хотелось покинуть этот мир.
Не хотелось в нем быть.
И он знал – почему.
Только не мог сформулировать слова.
– …Не то, чтобы ты не мог бы быть рабом, если бы тебе выпала такая судьба в иных веках – от судьбы уходят немногие.
Ты просто не хочешь быть рабом добровольно, – проговорил Искариот.…– Куда мы теперь? – спросила девушка, нарисованная акварелью, после того, как, выйдя на последней станции метро, они несколько раз, пересаживаясь с трамвая на трамвай, добрались до пригорода, – В Мытищах мы уже были.
– Это не Мытищи, а Переделкино, – ответил ей Крайст.
– Крайст, ты опять приведешь нас куда-нибудь туда, где быть не захочется, – девушка разговаривала с Крайстом, не подбирая слов и не смущаясь – так, на равных, говорят друг с другом, не обращая внимания на возраст и социальный статус, старые попутчики уже испытавшие и совместный страх, и общую радость от успехов.
Почему ты так поступаешь, Крайст?
– Но, милое дитя, я ведь должен показать Риолю все самое важное.
Иначе я не смогу помочь ему найти ответы.
Прости, что я заставляю вас мучаться…
Шедший у них за спиной Искариот прошептал, ни к ому не обращаясь: – Вот я и увидел, как Бог исповедуется перед грешницей…
– Мы не надолго заглянем в то время, когда показалось, что ради дороги можно отказаться от благополучия.
– Почему же мы зайдем туда не надолго? – спросил Риоль, – Может быть, именно в этом времени кроются ответы?
– Риоль, мы зайдем туда не на долго, потому, что время это длилось очень не долго.
Долго такое время продолжаться не могло
– Почему?
– Потому, что оно очень многое обещало, но ничего не могло дать.
– Почему? – допытывался Риоль.
– Потому, что это время оставалось социализмом…– Все-таки, я чувствую, что идти нам придется далеко, – вздохнула девушка, нарисованная углем.
– Пусть тебя успокоит то, что дальше всех заходит тот, кто не знает куда идет, – улыбнулся ей Искариот.
– С чего ты это взял?
– Колумб, например, когда шел – не знал куда идет, а когда вернулся обратно – не знал, откуда вернулся……Начинало темнеть.
День затихал на глазах.
Затихал, затихал и затих.
И эта самая бескровная и привычная смерть не рождала ни сожаления, ни удивления потому, что на смену дня пришел теплый вечер с его тенями, тайнами и откровениями на земле и красками в небе.
– Небо распоряжается тем, чтобы на земле было красиво… – прошептала девушка, нарисованная акварелью.
И с ней никто не стал спорить…