Что-то остается
Шрифт:
— Че ж вам неймется, барышни? Сказал ведь… а-а, енто уже другая. С чем пожаловала?
Малена улыбнулась.
— Мать Этарда с пониманием отнеслась к просьбе сельчан забрать пугающую их тварь. Эрб посоветовал обратиться к тебе, Сыч. Мы готовы избавить тебя и деревню от этой неожиданной обузы. Также мать Этарда оценила твою ловкость в поимке твари и твое мужественное решение передержать тварь под своей крышей. Она уполномочила меня расплатиться со всей возможной щедростью.
И Малена, приветливо улыбаясь, протянула кошелек.
— Снова-здорово! —
Короче, все повторилось с прискорбным однообразием. Охотник не на шутку взъярился, а здоровенные псы его ворчали, вздыбив шерсть, и только и ждали приказа на нас кинуться.
По каким-то причинам Сыч не желал расставаться со своей добычей. Я уж стала подозревать, что поймал он вовсе не стангрева, а по меньшей мере жар-птицу, вдобавок несущую золотые яйца.
В итоге Сыч захлопнул дверь, заявив, что разговаривать будет исключительно с матерью настоятельницей и ни с кем больше.
Малена, глубоко потрясенная скандалом, сказала нам с укором:
— Не знаю, что вы наплели этому невежественному человеку, но то, что с вашей подачи авторитет Бессмарага в его глазах подорван, факт, и бесспорный.
— Что-то ты не особенно старалась этот авторитет повысить, — запальчиво заявила Леттиса.
— Посмотрим, что скажет Этарда.
Малена забралась в повозку, не предложив нам составить себе компанию. А мы и не навязывались. Повозка развернулась и покатила прочь. Мы поплелись следом.
— Нажалуется Этарде, — буркнула я, — Чтоб мне сгореть, нажалуется. Мало того, что мы занялись самодеятельностью, мы еще и провалили дело.
— Не знаю, — вздохнула Леттиса, — Самодеятельность — это ерунда. С тем же успехом ее можно назвать самостоятельностью. А нам с Ильдир как раз надо становиться самостоятельными, сама Этарда не раз это повторяла. А то, что провалили дело, действительно плохо. Коли взялись, должны были осилить. Вот таких ляп Этарда не любит.
Я накручивала на палец выбившуюся прядь. Мы шагали по истоптанному, измятому колесами снегу. Когда утром поднимались в Долгощелье, нас вела единственная, хорошо накатанная лыжня. Еще один повод для охотниковой ярости.
— А если мы все-таки вернемся со стангревом? — спросила я.
Летта искоса глянула на меня. Ильдир вздохнула.
— Молчание — знак согласия, не так ли?
— Не по душе мне такие методы, — пробормотала Иль.
— Давай, — решилась Летта, — победителей не судят.
Мы так и сделали. Девушки отправились в Бессмараг — получать трепку от Этарды и делать вид, что сдались. Я же, вооруженная Леттиной аптечкой (которую она собрала для оказания врачебной помощи гипотетическому стангреву), с лошадкой в поводу, двинулась в сторону трактира.
Лошадь я вручила Эрбу, а сама вошла в зал. Трактир был почти пуст — время завтрака уже кончилось, время обеда еще не настало. Но за одним из столов, поближе к камину, расположились как раз те, кто был мне нужен. Дана разгружала поднос, а Норв тем временем пытался ущипнуть ее за какую-нибудь выпуклость.
— Добрый
Норв ничуть не смутился. Его вообще трудно чем-либо смутить. Он приподнял со скамьи свой поджарый зад и с великолепной галантностью поцеловал мне руку. Парни его вразнобой поздоровались. У Волга в самом деле было изуродованно веко — этой малости оказалось достаточно, чтобы его почти девчоночья мордашка превратилась в угрюмую и весьма подозрительную физиономию.
Помочь ему я уже ничем не могла, да и Летта с Ильдир тоже. Рубец был старый и полностью сформировавшийся. Только, пожалуй, самой Этарде удалось бы с ним справиться. В подобных случаях она совершает нечто такое, что возвращает рану в первоначальное состояние, как будто ее только что нанесли.
Но Волга мало заботила его внешность. Он отмахнулся. Тут пришла Дана и принесла мне грог. Я продолжала уговоры, изображая марантину скорее для Даны, чем для Волга:
— Все-таки подумай, дружок. Чем больше пройдет времени, тем сложнее поправить положение.
Парень опять отмахнулся, а Дана нагнулась пониже и прошептала мне в ухо:
— Мне бы с тобой перемолвиться, госпожа. Наедине.
Я кивнула. Дана уплыла на кухню. Норв сказал:
— Оставь парня в покое. Он же упрямый, как я не знаю кто. Пусть себе ходит кривой. Так он хоть выглядит пострашнее, а то ведь никто его не боится. Обидно, понимаешь.
Брат наградил его испепеляющим взглядом. Я покачала головой.
— Мне бы не хотелось оставаться у вас в долгу. Потому что я хочу попросить об одном небольшом деле.
— О Господи! Голубка ты моя! Мы же не чужие, проси что хочешь.
Экая щедрость.
Я вкратце изложила все наши перипетии со стангревом. Парни зароптали. Норв сочувственно похлопал меня по руке.
— Голубка, это — дело чести для нас. Мы все уладим. В лучшем виде. Не расстраивайся. Айда, ребята. Пора прогуляться.
Они накинули свои щегольские плащи и утянулись в дверь. Вот и ладно. Как раз подожду их здесь. Вряд ли они задержатся надолго.
Я направилась на кухню. Данка ставила на плиту чугунок с кислой капустой — тушиться. Она вытерла о передник руки и повела меня наверх, в свою комнату.
Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
Что ж енто творится-то, братцы? Чего ты, Сыч, прицепился к им, к девкам, то есть? На черта тебе, охотник, тварь кадакарская, да к тому же полудохлая, э?
Девицы-то — ну, врет одна, ну, выделывается другая, ну, темнят, не разбери-поймешь, чего на уме у них… Тебе какое до этого дело, Сыч? Жадный, корыстный Сыч-охотник? С них же лиров десять можно было содрать, а то и больше…
Тот, кто поморщился гадливо внутри меня, был, конечно, не Сыч-охотник. И даже, наверное, не Ирги Иргиаро. Хотя — дружище Ирги воспитан в найларских традициях. Сталбыть, коли тварь разумна — она сама себе хозяин, поелику в рабство тебе ее никто не продавал.