Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

Кузьмин Михаил Алексеевич

Тайныя занавски, потайные входы, скрытыя лстницы въ изобиліи разнообразили помщеніе. Графъ остался не очень доволенъ, но ничего не сказалъ, тмъ боле, что Франческо уврялъ, что подобнымъ образомъ обставленная комната производить непобдимое впечатлніе на римскую публику, вкусы которой онъ будто бы отлично знаетъ. Лоренца просто боялась входить въ эту залу, особенно когда Каліостро возсдалъ на треножник и давалъ отвты собравшимся.

Но все въ Рим измнилось за эти пятнадцать лть; почти никого изъ прежнихъ друзей и знакомыхъ не было, и общество собиралось смшанное, легкомысленное и непостоянное, пожалуй, еще боле жадное до диковинныхъ зрдищъ и опытовъ, нежели парижская публика, такъ что С. Мауривіо былъ отчасти правъ, устраивая для него такую балаганную

обстановку. Каліостро не удалось въ Рим устроить собственную ложу, а отъ сущеотвующихъ онъ сторонился, такъ что даже почти не былъ ни на одномъ изъ братскихъ собраній. Можно было подумать, что онъ слдуетъ первому совту Франческо помириться съ Апостольскою Церковью, но сдержанность графа объяснялась другими причинами. Не закрывая уже глазъ на то, что силы его слабютъ, знаніе и вліяніе утрачиваются, опыты часто не удаются, онъ предпочиталъ длать сеансы у себя, гд система портьеръ, зеркалъ, выдуманная С. Мауриціо, много помогала въ томъ случа, когда приходилось прибгать къ механической помощи, а странныя чучела и тексты отвлекали вниманіе.

Лоренца, единственный другъ, была какъ-то въ сторон, проводя большую часть времени въ прогулкахъ по разнымъ частямъ Рима не только тамъ, гд она выросла и гд встрчалась съ графомъ, но и тамъ, гд она никогда раныие не бывала. Словно она хотла насмотрться досыта ненаглядной и торжественной красотою унылаго и прекраснаго города.

Графин шелъ тридцать-седьмой годъ, она пополнла, и хромота ея стала мене замтна, а свжее, безъ единой морщинки, лицо дйствительно заставляло подозрвать, что Каліостро знаетъ секретъ молодости.

Лоренца зашла какъ-то въ церковь; это была маленькая приходская церковь, день былъ будній, и молодой священникъ съ мальчикомъ служили тихую обднюдля трехъ-четырехъ человкъ. Графиня удивилась, она, кажется, со дня своей свадьбы не была въ церкви. Она не растрогалась, — ей стало жаль себя и на кого-то обидно. Она опять вспомнила про Франческо.

Время шло, приближалось Рождество Христово. Однажды на праздникахъ Лоренца, сидя у окна, вдругъ услыхала дудки и волынку, то пифферари шли съ вертепомъ ноздравлять христіанъ съ праздникомъ. Лоренца упросила графа позволить пригласить къ нимъ пифферари, сама втромъ сбжала съ лстницы. Дулъ холодный віітеръ, и, казалось, скоро пойдетъ снгъ. Такая тишина на площади, мальчики везутъ свой картонный пестрый вертепъ.

Лоренца, накинувъ шубку на одно плечо, крикнула весело, какъ двочка:

— Мальчики, зайдите къ намъ!

Маленькій сдлалъ-было шагъ къ синьор, но старшій взялъ его за руку и, посмотрвъ на домъ и Лоренцу, отвтилъ, не снимая шапки:

— Намъ некогда!

— Почему некогда? Пойдите, поиграйте. Вонъ, какая у тебя славная волынка.

Мальчикъ нахмурился.

— Мы къ еретикамъ и жидамъ не ходимъ. Вы проклятые. Для васъ Христосъ не родился.

Графиня осталась стоять на порог, шубка на одно плечо, рукой опершись о косякъ, улыбаясь, будто замерзла. Потомъ тихо побрела по лстниц, когда ужъ маленькіе пифферари съ своимъ вертепомъ скрылись изъ виду. Придя домой, Лоренда бросилась на кровать и громко зарыдала. Каліостро, даже позабывшій про пифферари, спрашивалъ жену съ тревогою:

— Но что съ тобою, Лоренда? Курочка, что съ тобою?

— Мы проклятые, для насъ Христосъ не родился, и даже дти, уличные мальчишки, гнушаются нами.

Каліостро, помолчавъ, сказалъ ласково:

— Вдь ты знаешь, что это вздоръ. Охота врить и придавать значеніе словамъ дтей.

Однако, Римская курія разсуждала не лучше маленькихъ пифферари и 27 декабря арестовала графа и графиню Каліостро какъ еретиковъ, колдуновъ, масоновъ и безбожниковъ.

Въ донос, на основаніи котораго былъ произведенъ этотъ арестъ, было такъ охотно описано все странное убранство графскаго помщенія и такъ любовно поставдена каждая мелочь въ вину, что сдлать это могъ только человкъ, устроившій это убранство, т.-е. Франческо ди Мауриціо, который какъ-разъ куда-то исчезъ.

Такъ какъ масоны думали, что арестъ графа повліяетъ на ихъ судьбу, то вс въ ту же ночь бжали:

и Вивальди, и Танганелли, и художникъ Любель; маркиза Вивальди, та даже переодлась венгерскимъ гусаромъ для бгства. Никто не раздлилъ участи съ Каліостро, кром несчастнаго пріятеля и спутника его на всю жизнь, бдной Лоренцы.

8

Римская курія на все привыкла смотрть съ точки зрнія вчности, потому срокъ отъ 27 декабря 1789 до 20 апрля 1791 г. еи казался довольно короткимъ для того, чтобы вынести свой приговоръ надъ несчастнымъ заключеннымъ. Сначала графа заточили въ крпость Св. Ангела, потомъ перевели въ тюрьму С. Лео близъ Урбано. Рдко кто выходилъ къ милой жизни изъ этихъ мрачныхъ затворовъ. Разв только для того, чтобъ увидть въ послдній разъ золотое вчное римское небо сквозь дымъ и искры еретическаго костра!

Графиню убждали давать показанія противъ мужа, какъ противъ простого мошенника и шарлатана, увряя, что такимъ образомъ наказаніе будетъ легче; Каліостро оправдывался, длая логическія и богословскія доказательства своей правоты и чистоты своего сердца. Соединяя все вмст, получали смшную и чудовищную жизнь учителя, самозванца, цлителя, благодтеля человческаго рода и антихриста.

Вспомнили вс лондонскія, парижскія, варшавскія, петербургскія, страсбургскія и ліонскія сплетни. Книги противъ Каліостро, компиляціи фантазій и клеветъ, появнлись во всхъ странахъ. Вольфгангъ Гете здилъ по Италіи собирать матеріалы о первыхъ годахъ Каліостро. Даже Анна-Шарлотта бросила свой камень въ покинутаго и заблудившагося учителя.

На допросахъ присутствовалъ папа Пій VII, что случалось нечасто. Говорилъ ли графъ какъ философъ, его обвиняли въ масонств, говорилъ ли какъ христіанинъ, — его обвиняли въ іезуитств, а масоны и іезуиты были почти одинаково ненавистны святому отцу. Вс были напуганы великимъ шатаніемъ, которымъ уже раскачивалась грозно растерянная Франція. Искали и ненавидли виновниковъ сбиравшейся бури. Когда Каліостро провозили арестованнаго въ крпость Св. Ангела, римская толпа мрачно бросала каменья, крича «смерть французамъ». Графъ вспомнилъ свой выздъ изъ Бастиліи, тоже среди толпы, и заплакалъ. Что могли сдлать друзья, деньги, вліяніе? Каліостро былъ слишкомъ цннымъ и нужнымъ узникомъ для Ватикана. Оставалось одно: публично отречься отъ заблужденій, чтобы избавиться отъ позорной смерти.

Графъ и исполнилъ этотъ обрядъ. Босой, покрывъ голову чернымъ покрывадомъ, прошелъ онъ отъ крпости Св. Ангда до церкви Св. Маріи и тамъ предъ пастыремъ прочиталъ свое отреченье, между тмъ какъ на сосдней площади сжигали его рукописи, письма и бумаги.

Конечно, будь онъ прежнимъ Каліостро, трудно ли бы ему было сдлать, чтобы дождь залилъ костеръ, распались цпи, самъ учитель былъ перенесенъ въ Парижъ, Лондонъ, Варшаву, чтобы освободить Лоренцу. Лоренца была заключена въ монастырь. Тамъ тихо, на Рождество наврное приходятъ мальчики съ вертепомъ и играютъ на дудкахъ!..

Но теперь Каліостро былъ не тотъ. Онъ пробовалъ въ тюрьм и напрягать волю, и говорить заклинанья, и кричать отъ желанья. Только стуки слышались въ сырой стн, да проносились лиловатыя искры. Тогда онъ бросался на полъ и кусалъ палецъ, чтобы не выть отъ досады и боли. А то и кричалъ, требовалъ себ вина, просился гулять, бился головой о стну.

Что же? Онъ, какъ флаконъ, изъ котораго вылили духи: легкій запахъ остался, но онъ пустой, а съ виду такой же.

Покинутый, воистину покинутый. А у него былъ путь, была миссія. Вдьне въ томъ смыслъ его жизни, чтобы дать примръ школьникамъ или исцлить нсколько тысячъ больныхъ. Но если-бъ онъ даже умалился до разума дитяти, что бы было? Разв онъ можетъ теперь мыслить какъ ребенокъ, разв напрасно даны были разумъ и сила и свободная (увы!) воля.