Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро
Шрифт:
Но здсь мало говорили о возрожденіи духа и еще мене были склонны къ сентимептальному прекраснодушію митавцевъ.
Варшавяне требовали золота, каббалистическихъ брильянтовъ, свтящихся камней и поразительныхъ успховъ въ разныхъ областяхъ, кончая успхомъ у женщинъ. Адамъ Попинскій былъ капризный и великодушный человкъ, но, зараженный духомъ среды, часто поражалъ Каліостро грубостью и недуховностью своихъ желаній и требованій.
Лоренца зато была въ полномъ восторг отъ привольной и пышной варшавской жизни. Имя и постороннія знакомства, кром масонскихъ кружковъ, Понинскій ввелъ итальянку въ общество, наполнявшее свое время прогулками, праздниками, театрами
Въ іюн, въ день рожденія графини Каліостро, Понинскій устроилъ роскошный вечеръ и ночной праздникъ у себя за городомъ. Ожидали массу гостей и самого короля, несчастнаго Станислава-Августа Понятовскаго. Посл обда гости разсыпались по саду; на лужайк предполагались танцы, по озеру здили ложечники въ голубыхъ кунтушахъ, и эхо смягчало до ижнаго воркованья охотничьи hallali и мазурки. Надъ высокими липами и каштанами лиловло сладкое дымное небо, будто въ истом мерцали звзды; мальчики бгали, высоко поднявъ подносы со сластями или темнымъ медомъ, разбуженныя пчелы, жужжа, падали на траву, гд горли еле видные при пестрыхъ фонаряхъ свтляки. Начался фейерверкъ: кружились, взлетали, щелкали, шппли и лопались разноцвтныя брызги; съ далекой псарни каждому взрыву отвчалъ долгій лай, пробуждая дальше, какъ эхо, лай деревеяскихъ шавокъ за Вислой.
Адамъ Понинскій, взявъ Каліостро подъ руку и отведя въ темную аллею, проговорилъ капризно:
— Вы можете быть довольны. Какой праздникъ для милой графини.
— Вы слишкомъ добры, сударь!
— Пустяки! Какой же иначе я былъ бы кавалеръ? Но у меня просьба къ графу.
— Говорите.
— Дайте мн напитокъ, чтобы сломить эту упрямицу пани Кепинску. Вы не знаете, это необъзженная лошадь! Но хороша дьявольски.
— Какой напитокъ?
— Пустяки! Капли дв. Вы же не можете этого не знать!
— Конечно, я знаю подобныя средства.
— Ну вотъ, и для пріятеля все это сдлаете. Я могу вамъ еще пригодиться.
Каліостро посмотрлъ на капризное лицо поляка, освщенное наполовину желтымъ, наполовину зеленымъ свтомъ бумажнаго фонаря.
— Но зачмъ вамъ прибгать къ такимъ средствамъ? Вамъ пріятне, если дама полюбитъ васъ добровольно.
— Чортъ ли мн въ ея доброй вол. Я хочу добиться, больше ничего.
— Я не могу этого сдлать.
— Отчего? Вы чмъ-нибудь недовольны или графиня, кто-нибудь изъ слугъ вамъ нагрубилъ?
— О, нтъ, но я не дамъ вамъ элексира.
Понинскій искоса взглянулъ на собесдника.
— Можетъ-быть, графъ не знаетъ рецепта, тогда, конечно, другое дло.
Каліостро быстро схватилъ Понинскаго за руку.
— Идемте!
— Куда?
Графъ велъ хозяина къ уединенному павильону на берегу пруда. Въ окно разноцвтно волнами врывались огни, отраженные водой и небесами, музыка съ озера и лужайки, запахъ скошенной травы и сладкой липы. Въ комнат было нсколько стульевъ, столъ, дивань, на стн противъ окна помщалось круглое зеркало.
— Смотрите! — приказалъ Каліостро.
Въ зеркал, кружась, отражались уменьшенные огни фейерверка и темное небо. Постепенно изъ пестраго движенія выплыли прозрачныя черты, иогни, будто живая кровь подъ кожей, шевелились подъ ними. Прямой носъ, опущенныя губы и по-китайски приподнятые глаза выражали веселость, надменность и своенравье.
— Пани Кепинска! — воскликнуль Адамъ и упалъ на колни.
— Это трудне сдлать, чмъ наботтать пузырекъ, котораго вамъ я не дамъ! — сказалъ Каліостро, выходя
Скрипки одн уже пли съ лужайки, рожки умолкли. Графъ слъ подъ большой фонарь и вспомнилъ, что въ карман у него письмо отъ Шарлотты
Медемъ, которая къ нему не писала давно. Ему его передали передъ самымъ обдомъ, и онъ не посплъ его прочитать:
«Милый и добрый учитель и братъ, не буду вамъ писать новостей, такъ какъ ихъ нтъ, а старыя вы вс знаете. Скажу вамъ то, что давно хотла сказать. Знаете, у меня есть зубъ противъ васъ. Почему вы не захали въ Митаву, гд вс васъ такъ любятъ, гд каждая вещь хранитъ для меня воспоминанье о васъ? Конечно, вашъ великій путь лежитъ мимо насъ, скромныхъ и незамтныхъ, но, дорогой учитель, боюсь сказать, до насъ доходятъ тревожные слухи. Я ихъ гоню, не врю, чтобы даже слухи не темнили свтлаго имени Каліостро. Вдь вы на виду у всего свта. Какая осторожность требуется. Вы даете людямъ то, чего они просятъ, но то ли имъ нужно, чего они хотятъ? Подумайте. Они запросятъ у васъ денегъ, успха, любви, почестей, фокусовъ. Этимъ вы можете ихъ уловить ко спасенью; ну, хорошо ли это? Я не сужу, я спрашиваю. Можетъ-быть, я предупреждаю и умоляю. Но нтъ, я слишкомъ уврена въ граф Каліостро и знаю, что онъ никогда не свернетъ съ пути, хотя бы обманчивая видимость и говорила намъ противное.
Да хранитъ васъ небо, учитель. Цлую ваши руки. А. Шар. Медемъ».
Каліостро огляпулся, ему показались такими далекимп не только дворъ Медемовъ, гд Шарлотта каталась съ горки, но даже и покои свтлйшаго, въ которыхъ тотъ вздыхаль о регенераціп духа.
Скрипя каблуками по сырому песку, къ нему быстро подошла Лоренца. Положивъ голову ему на плечо, она помолчала, потомъ произнесла будто про себя:
— Это жизнь! О, Александръ, я начинаю расправлять крылья! Польскимъ ирошелся со мной король!
Она опять задумалась, потомъ проговорила недовольно:
— Что у тебя вышло съ синьоромъ Понинскимъ? Нужно исполнить его просьбу, вдь это пустяки, какія-то капли. Онъ такъ щедръ и любезенъ, можетъ-быть, намъ пригодится и на будущее.
Графъ ничего не говорилъ, смотря на звзды. Потомъ спокойно и тихо произнесъ:
— Завтра мы узжаемъ, Лоренца.
Графиня подняла-было брови, но, взглянувъ на мужа, поняла, что прекословить было бы безполезно.
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
Чья карета, красная, съ пестро намалеваннымъ гербомъ, изображавшимъ въ одпомъ углу лазурнаго поля золотую куропатку, мчалась по Страсбургу съ шести часовъ утра до поздней иногда ночи? Мчалась по бднымъ кварталамъ, по богатымъ улицамъ, иногда въ Базель, иногда въ Савернъ. На чьемъ пути нищіе останавлипались, крестились и благословляли небо? Чьи двери осаждались больными, начиная съ блестящихъ офицеровь и кончая деревенскими роженицами? Чей слуга все время разносилъ порошки, мази и капли? Чей салонъ самый многолюдный, самый оживленный, гд сидятъ по три часа отъ пяти до восьми, остаются, кто хочетъ, обдать, всегда открытый столъ, гд бываютъ графы, кардиналы, базельскіе банкиры и богатыя еврейки? Чье имя служитъ городскою гордостью, ради кого гостиницы вчно полны прізжихъ, дороги наполнены пшеходами, будто богомольцами въ храмовой праздникъ?