Чудо в ущелье Поскоков
Шрифт:
— Значит, не отпустишь?
— Не отпущу.
— Ну ладно, — сказал его преподобие.
— Может, поешь чего-нибудь? У нас осталась мамалыга с вишней.
— Да нет, спасибо, меня дома обед ждет, — сказал дон Стипан, осторожно садясь на стул в кухне.
— Не знаешь, что упускаешь, ну да ладно. Чем же мне тебя угостить? Хочешь пива, ракии, а может, тебе кофе сварить?
— Давай кофе и какого-нибудь сока, если есть.
— У меня есть все, что пожелаешь, друг мой. А что тебя вдруг к нам привело?
— Месса по твоей покойной жене, во второй четверг будет год, как она
— Ну и ну! — удивился Йозо. — Неужели прошло столько времени? А кто заплатил за мессу?
— Она сама, перед тем как умереть. Заплатила за заупокойные службы на десять лет вперед. «Знаю, мои и не вспомнят», — она так и сказала, и вот, не ошиблась. Твоя покойная жена была очень набожной.
— Должно быть так, раз ты говоришь, ты знал ее лучше, — сказал Йозо.
— Когда ей бывало тяжело, она всегда надеялась на доброго Бога.
— Ну, что поделаешь. Кто не ошибается?
Его преосвященство на мгновение замолчал, пытаясь сообразить, как следует понимать замечание Йозо, и разглядывая кухню, в которой Домагой готовил ему кофе. На полке над холодильником стоял календарь, открытый на февральской странице, хотя на дворе уже был апрель, а рядом с ним — заваливающаяся набок пыльная фотография в рамке: несколько мужчин в камуфляжной военной форме. В центре нетрудно было узнать Крешо Поскока, выглядевшего гораздо моложе, чем сейчас, он обнимал кого-то высокого, улыбающегося, с калашниковым на груди и в лихо заломленной фуражке. Когда священник увидел в раковине гору грязной, местами заплесневелой посуды, от отвращения у него скривилось лицо. Что-то желтое пригорело к плите, вся стена над которой была в разноцветных пятнах от многолетней готовки.
— Вот, отче, не хотят мыть посуду, — сказал Йозо, заметив, куда смотрит священник. И кивнул на Бранимира, который только что присоединился к ним за столом: — Тут как-то вот этой обезьяне лень было вымыть тарелку, так он ел из пепельницы.
— Из пепельницы? — удивился дон Стипан.
— Из большой хрустальной пепельницы. Чистых тарелок не осталось, так этот умник налил себе суп в пепельницу.
Бранимир улыбнулся, довольный своей находчивостью.
— Ну вот, ему смешно, — недовольным тоном продолжил его отец. — Не дай бог! Всю жизнь приучаешь детей к порядку, и все без толку. Когда раздеваются, все до одного бросают штаны на полу. Боятся, что руки отвалятся, если аккуратно заправить постель. А о стирке я даже и говорить не хочу. Один выстирает себе рубашку и повесит сушиться, а другой ее утащит с веревки и наденет, и начнется драка.
— Тяжело в доме без женских рук, — заключил дон Стипан, отпив кофе, который только что поставил перед ним Домагой.
— Да что ты, это тебе так кажется, — сказал Йозо и ладонями похлопал себя по животу. — Я на шесть килограммов поправился.
— Имей в виду, при твоем росте это заметно.
Йозо Поскок вздрогнул и, прищурившись, с ненавистью глянул на него. Если бы такое замечание о его росте высказал не священник, а кто-то другой, то без предупреждения получил бы оплеуху. Бранимир, знавший отцовское слабое место, поднял голову, с радостью ожидая гневной реакции, а Домагой испуганно сделал шаг назад. Тут и дон Стипан заметил, что в кухне неожиданно как-то похолодало. К счастью, напряженность снял Крешимир, войдя и бросив на стол ключи от «пассата».
— Как я и думал, полетел инжектор.
— Значит, дело
— Да не особо. Его нетрудно и поменять, — сказал старший сын, садясь за стол. — Но надо купить новый насос, а это двести евро. Сколько лет машине?
— Совсем новая, и полутора лет нет.
— Значит, она еще на гарантии?
— Думаю, да.
— Ну, тогда ерунда, отвези ее на сервис, они должны бесплатно устранить проблему. Но только поскорее. Ты, конечно, можешь на ней пока покататься, но долго она не протянет. Что еще скажешь? — спросил Крешо, поставив локти на стол и сплетя пальцы.
— Да ничего, я вот приехал сказать, что месса за упокой вашей матери будет в следующий четверг.
Крешимир слегка опустил голову и серьезно кивнул, как оно и полагается, если упоминают покойника.
— Я спросил у вашего папы, как вы без нее обходитесь, он говорит, что все у вас хорошо, — продолжил дон Стипан. — Рад был это услышать.
— Да какое там! Какое хорошо, Стипан мой, — возразил Крешо.
— Посмотрите-ка на него, — подал голос Йозо. — А что же тебе не нравится?
— Все, — сказал Крешимир горько. — Все не нравится. Вот, пожалуйста, дон Стипан, например, трусы. Резинки растянулись, все трусы у нас вот такие, — он развел руки в стороны, чтобы показать, и развел он их ого-го как. — Если иду, извините за выражение, отлить, мне их и снимать не надо: так растянуты, что можно просто высунуть.
— Эх, трусы ему мешают, — с издевкой сказал Йозо в адрес старшего сына.
— Не только трусы! — возмутился Крешимир. — Посмотри на рубашки Домагоя.
— А что не так с моей рубашкой?
— Оторвалась пуговица, и он пришил фиолетовую, с маминого жакета. Хорошо хоть нужного размера, — продолжал Крешимир.
Домагой стыдливо прикрыл ладонью обтянутую фиолетовой тканью пуговицу размером с монету в одну куну — она и правда колола глаз на сине-белой клетчатой рубашке.
— А посмотри на Бранимира. Со дня маминых похорон носит черные суконные штаны.
— Да вы чего, хорошие штаны, что тут такого, — примирительно сказал Йозо.
— Одни и те же штаны, папа, — подчеркнул Крешимир. — Нельзя носить целый год одни штаны.
— Да, пожалуй что так, — согласился все-таки Йозо и обратился к Бранимиру: — Правильно тебе брат говорит. Елки зеленые, Бране, ты бы мог и переодеться.
— В этом доме ничего ни на что не годится с тех пор, как мамы не стало, — взволнованно продолжил Крешимир. — Ходим во всем мятом, грязном, небритые, как звери в этих горах.
— Ну ладно, можно и без оскорблений, — сказал папа тихо.
В кухне Йозо Поскока повисла неприятная тишина. Было очевидно, что его старший сын сказал что-то, что всех их давно мучило и в чем им было стыдно признаться.
— Кхм! — тихо кашлянул наконец дон Стипан и тоном знатока обратился к Поскокам: — Боюсь, что из ситуации, в которой вы оказались, есть только один выход. Кому-то из вас придется жениться. Если хоть один приведет сюда жену, всем станет легче.
Услышав такие слова, Поскоки испуганно переглянулись, утратив от потрясения и недоверия дар речи. Бранимир нервно хохотнул, но тут же замолк, сообразив, что всем сейчас не до смеха. Никто не ожидал, что священник может сказать нечто столь ужасающее. Никто, кроме, наверное, Крешимира, который, с отсутствующим видом глядя перед собой, подушечками пальцев собирал по столу крошки.