Чужак из ниоткуда 5
Шрифт:
— А, понял. У нас во времена Великой Депресси таких тоже было много.
— Вот Макаренко такими детьми и занимался. Очень успешно. Воспитывал из них настоящих людей. Но речь не о нём. Гарадские и цейсанские дети отнюдь не беспризорники, но мы всё равно считаем, что воспитанием детей, равно как и образованием, должно заниматься, в основном, общество, в котором эти дети будут жить, когда вырастут.
— Необычно, — сказал Быковский. — Хотя о чём-то подобном я, кажется, читал. У кого-то из наших фантастов.
— У Стругацких,
— Да, точно, у них, — вспомнил Валерий Фёдорович. — Вот интересно, если бы их сейчас сюда. Посмотрели бы, насколько сбылись их мечты-прогнозы о светлом коммунистическом будущем, а?
— Жизнь длинная, — сказал я. — Может, ещё и прилетят. Мы же, надеюсь, только начинаем наше сотрудничество. Всё впереди. К слову, об интернатах. У нас, в Советском Союзе, уже имеются их прообразы. Это спортивные школы-интернаты. В них дети живут, учатся, занимаются спортом и проводят большую часть времени.
— Точно, — подтвердил Быковский, — У моих друзей дочери-близнецы учатся в таком. Плаваньем занимаются. Кандидатки в мастера спорта уже.
— Кремлёвские мечтатели, — покачал Юджин. — Мечтатели и экспериментаторы от педагогики. Детей — в интернаты! Абсолютно неприемлемый подход, как по мне. В семье должен расти ребенок. В семье! В любви, уважении и достатке.
— В интернатах у гарадских и цейсанских детей условия жизни такие, что, уверен, даже американские дети позавидуют. Что до уважения и любви… Они стоят на первом месте в работе учителей и воспитателей. Уважение к личности ребёнка и любовь к нему. Без этого нет и не может быть ни учителя, ни воспитателя. Но не просто любовь и уважение, — я сделал театральную паузу.
— Так-так, — сказал Быковский, улыбаясь.
Малыш, неспешно нарезавший круги вокруг нас, остановился, словно прислушиваясь. Хотя, почему, «словно». Наверняка прислушивался. С каждым днём он понимал всё больше слов, а тут речь шла о детях. Пусть совсем другого разумного вида, но всё равно — детях. Интересно же. Сам ребёнок.
— Ну-ну, — сказал Сернан, отправил в рот кусочек пирога и запил его глотком драво.
— Требовательность. Это ключевое понятие. Требовательная любовь. Обычно почему-то считают, что любовь не должна быть требовательной. Но это ошибка.
— Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего [4], — произнёс Сернан особым тоном.
— Верно, — сказал я. — Но так же верно, что у апостола Павла нет слова «требует».
— Искать своего — разве не требовать?
— Нет. Искать своего — это искать своего. Искать своей выгоды. А требовать — это требовать. Например, соблюдения правил общежития и дорожного движения. Усердной учёбы и качественной работы. Или даже обычной вежливости.
— Того же уважения, — подсказал Быковский.
— Да, — кивнул я.
—
Я видел «Крёстный отец» на закрытом показе для партийной верхушки в Москве, поэтому узнал цитату.
— Тонко, — сказал я. — Браво, Юджин. Воспитательная система Гарада — не мафия. Но что-то от мафии в ней точно есть.
Сернан расхохотался.
— Так не честно, — сказал Быковский. — Вы знаете, а я нет.
— Это из нового американского фильма, — сказал я. — «Крёстный отец» называется. Отличный фильм, даже, пожалуй, великий, но у нас на широкий экран не выходил.
— Вернёмся, надо будет посмотреть, — сказал Быковский.
— Обязательно посмотри. Сильная лента.
— Подтверждаю, — сказал Юджин. — Не люблю мафию, организованная преступность — это зло и наша болезнь. Но фильм действительно великий. И знаете почему?
Я знал, но умело седлал вид, что не знаю и мне интересно.
— Потому что он не про мафию, а про семью! — торжественно сообщил Сернан.
— Тем более хочу посмотреть, — сказал Быковский.
Мелодично пропел коммуникатор.
Я посмотрел на экран. Моя полузабытая цейсанская тётушка просила видеосвязь.
— Минутку, товарищи, — сказал я. — Важный звонок.
Встал из-за стола, отошёл в сторонку — к парапету, отделяющему открытую террасу кафе от пляжа и моря. Дал разрешение на связь.
На экране возникло лицо тётушки.
Младшая сестра моей мамы. За эти три года, что мы не виделись, почти не изменилась. На маму она была почти не похожа, больше в отца своего пошла. Разве что глаза той же пронзительной синевы, как были у моей мамы и Кемрара Гели.
— Здравствуй, Ланиша, — сказал я.
— Здравствуй, Кемрар, — улыбнулась она. — А ты здорово помолодел.
— Есть такое. К тому же теперь я землянин и зовут меня Сергей Ермолов. Можешь звать Серёжей.
— А Кемраром, как раньше, могу?
— Конечно.
— Знаешь, — сказала она помедлив, — я ведь была на твоей могиле. На похороны с Цейсана неуспела, ты понимаешь. А вот на могилебыла. Прилетела сразу же, как только смогла.
— А Йакос? — спросил я.
Йакос Койдо — это мой двоюродный брат, сын тётушки. Их фамилия Койдо. Такая же была и у моей мамы до того, как она вышла замуж за моего отца и взяла его фамилию — Гели (гарадцы, как и многие земляне, тоже следуют этому обычаю).
— Не смог, — сказала она. — Извини, работа. Как раз в этот момент возникли серьёзные неполадки в Северном климатическом кластере, и он там неделю дневал и ночевал.
— Нашла из-за чего извиняться. Я, пожалуй, тоже не смогу прийти на эту могилу.
— Хорошая шутка, — сказала она. — Но смеяться почему-то не хочется.
— Мне тоже, — признался я. — Но лучше всё-таки смеяться, чем плакать.
— Наверное, ты прав. Но история всё равно печальная.
— Скорее, фантастическая.