Чужак из ниоткуда 5
Шрифт:
— Ни фига себе, — сказал я. — Поздравляю. От души. Месяц назад?
— Ага. Я четырнадцатого марта родился.
— А почему мы не праздновали? Хотя да… — я покосился на Малыша. — Месяц назад мы только прибыли на орбиту Цейсана и обнаружили Малыша. Не до этого было.
— Вот именно, — сказал Юджин. — Не до этого. Потом Цейсан, все эти обследования, встречи… Непорядок получается. А, командир? — он посмотрел на Быковского.
— Непорядок, — подтвердил Валерий Фёдорович.
— Так что вы предлагаете? — спросил я, уже догадываясь,
— Как это что? Отпраздновать мой день рождения, конечно! — широко, по-американски, улыбнулся Сернан. — Сорок лет человеку раз в жизни исполняется, не хочу пропустить, потом себе не прощу.
Он полез за пазуху и поставил на стол квадратную бутылку из тёмного стекла с характерной овальной наклейкой.
Я взял в руки сосуд.
Знаменитый цейсанский твинн! Сорок пять градусов крепости примерно, около семисот миллилитров объём. Между прочим, хороших денег стоит, просто так его через систему доставки не закажешь. Всё спиртное на Гараде и Цейсане стоит денег.
— Ого, — увидел я цифру на этикетке. — Четырнадцать земных лет выдержки. Серьёзный напиток. Откуда дровишки, если не секрет?
— Дровишки? — поднял брови Сернан. — Какие ещё дровишки?
— Всё-таки недостаточно хорошо ты знаешь пока русскую классику, — сказал я. — Это расхожее выражение, взятое из стихотворения русского поэта Николая Некрасова. Означает, «где взял?».
— Некрасов… Это не тот, кто пытался выяснить, кому на Руси жить хоршо? — вернул мяч Юджин. — Кстати, заметь, нет ни одного американского поэта, который бы задавался похожим вопросом.
— Задавались, — сказал я. — просто ты не в курсе.
— Можно подумать, ты в курсе.
— I owe my soul to the company store, — пропел я.
— Ты теперь эти шестнадцать тонн в качестве аргумента всегда будешь приводить?
— По мере возможности, — засмеялся я. — Очень удобная песня.
— Я не понял, — спросил Быковский, — Мы здесь классическую русскую и американскую поэзию обсуждать собрались?
Вслед за Сернаном он достал из внутреннего кармана три маленьких металлический стаканчика, вложенных один в другой, и поставил их на стол. Потом залез в другой карман, и выложил плоскую коробку с жёлтыми шариками ардато, по вкусу напоминающими земной шоколад с оттенком лимона:
— Закуска.
— Это подарок, — сказал Юджин. — Тётушка твоя, Ланиша, подарила. Сказала, будешь пить и меня вспоминать.
— Вот как, — сказал я, сделав вид, что слегка обескуражен. — А есть, что вспоминать?
— Всё тебе расскажи, — с непроницаемым лицом произнёс Сернан.
— Не надо, — заверил я. — Молодец, тётушка. Но вообще так не честно. У нас-то подарков нет.
— Ерунда, — сказал Сернан, открывая бутылку. — Вы же не знали. А я всё это только сегодня придумал.
— Отпраздновать день рождения месяц спустя?
— Why not? Как-то развеяться захотелось. Тут и вспомнил, — он аккуратно разлил твинн по стаканчикам. — Ну что, будем, как вы, русские, говорите?
—
— Что за свадьба без цветов? Пьянка, да и всё, — процитировал я Высоцкого. — Произнеси, Валерий Фёдорович.
— Дорогой Юджин, — Быковский поднялся. — Я знаю, что когда-то ты считал нас, русских и советских людей, врагами. Однако прошло время и мы стали друзьями. По крайней мере, я надеюсь на это.
— Стали, — кивнул Сернан. — Можешь мне поверить.
— Так давай выпьем за тебя. Человека, который сумел пересмотреть свои взгляды, не смотря ни на что. Таких людей мало. Нашего сибирского здоровья тебе, дорогой наш друг и товарищ, успехов в работе, а также счастья в личной жизни. Пусть сбудется всё, о чём ты мечтаешь и ещё немного сверх того. Будь здоров!
— Ура! — сказал я.
Мы чокнулись и выпили.
Обычно твин пьют примерно так же, как виски — маленькими глотками, постепенно. Но у нас и стаканчики были крохотные, грамм на двадцать пять, не больше, и, самое главное, мы были русскими людьми. За исключением виновника торжества, но и он прожил среди нас и пережил вместе с нами столько, что вполне мог считаться русским. Не говоря уже о его славянских корнях, которые в данном случае тоже вовсю работали на нашу общую пользу.
Так что выпили мы залпом, одним глотком.
Выпили, закусили. Шарики ардато сладко захрустели на зубах, оттеняя своеобразный, чуть терпкий, вкус твинна.
— Крепкая штука, — сказал Сернан. — Кажется, его делают из какого-то цейсанского растения?
— Плодов растения, если быть точным, — пояснил я. — Цейсанский вейсс. Чем-то напоминает наш боярышник. Но плоды крупнее и не красного, а тёмно-коричневого цвета.
— Боярышник, — повторил Сернан. — Это…
— Hawthorn, — перевёл я.
— Наливай, — скомандовал Быковский. — Между первой и второй пуля не должна пролететь.
— Почему? — поинтересовался Сернан, разливая.
— А вдруг убьёт, — пояснил Быковский. — И выпить не успеешь.
— Логично, — согласился Юджин. — А потом, значит, пусть летит?
— Пусть, — сказал Быковский. — Мы уже выпьем к этому времени, и нам будет по фигу. Ну, давай, за дружбу.
Выпили за дружбу, закусили.
— Всё-таки вы, русские, фаталисты, — покачал головой Сернан. — Пуля не должна пролететь… Только фаталисты могли придумать такой тост.
— Повоюешь с наше, станешь фаталистом, — сказал Быковский.
— Тост возник непроизвольно, — сказал я. — За мир во всём мире.
— Это будет четвёртый тост, — сказал Быковский. — А третий военные лётчики, пьют традиционно за тех, кого нет с нами. Давайте помянем наших друзей и товарищей, которые не дожили до этого удивительного дня, когда люди преодолели межзвёздное пространство и протянули руку дружбы своим братьям по разуму и по крови. Наливай, Юджин.
Юджин налил.
Быковский поднялся. Мы встали вслед за ним.