Чужая кровь
Шрифт:
Но как же это забавно: эти двое дурачат и пытаются использоваться друг друга вслепую! И каждый видит в другом богача, хотя оба они почти банкроты. Просто какой-то идиотский водевиль!
Я запрокидываю голову и начинаю смеяться. Городецкий успокаивающе похлопывает меня по руке, а потом гладит мою руку, но я не могу остановиться. Я понимаю, что это самая настоящая истерика. Со мной такого еще никогда не было. Я и смеюсь и плачу одновременно.
В конце концов Антон прижимает меня к себе, чтобы успокоить. Очутившись в его объятиях, я моментально вспоминаю, как меня так же буквально только что обнимал мой муж. Но теперь вместо такого
И сразу моя истерика заканчивается так же резко, как и началась.
– Отпустите меня, – зло говорю я Городецкому.
Мне не нужна его жалость. Это унизительно.
Глава 14
Лежа на кровати и тупо глядя в потолок, я пытаюсь думать о том, как жить дальше.
Надо ли мне закрыть глаза на все, что рассказала мне о Карене Мария и смириться с горькой правдой, что мой брак – всего лишь взаимовыгодный союз? Да, именно, взаимовыгодный. Надо признаться себе честно: не только Карен искал в нем неких преференций, а не искренних чувств. Ведь и я тоже вовсе не любила своего супруга, вступая в этот брак. Для меня это была лишь тихая гавань. Мне не нужно было ни о чем думать: я жила за мужем, как за каменной стеной, все житейские бури бушевали где-то там, за волнорезом. Меня даже никогда не мучила ревность – разве это не доказательство отсутствия любви?
По большому счету, где-то в подсознании я, возможно, готова заплатить за то, чтобы продолжить свое существование «под стеклянным колпаком», даже такой нелегкой ценой – сознательно терпя супружеские измены, делая вид, что между нами все по-старому. Может, стоит, стиснув зубы, играть этот фарс с гордо выпрямленной спиной?
Нет, я просто сойду с ума, если придется всю жизнь притворяться. Надо разрубить этот узел. Я найду в себе силы это сделать. Я уйду от Карена.
Но как я буду жить после развода? Детей у нас нет, поэтому алименты мне не полагаются. Профессию я никакую так и не получила. Денег у меня не густо. Так, мелочь какая-то на сберкнижке. Пара миллионов, может, наскребется. Маловато, на мой взгляд, чтобы начинать самостоятельную жизнь, тем более учитывая то, что килограмм колбасы стоит тысяч двадцать, и цены растут каждый день… Жить придется либо тут, на старой даче, либо снова с Дедом в городе…
И в этот момент я с ужасом понимаю, что мне теперь тоже выгодна смерть Деда. Если бы я сейчас, разведясь с Кареном, получила отписанное мне наследство, то обеспечила бы себе безбедную жизнь на много лет вперед.
Меня передергивает от отвращения: не дай Бог дожить мне до того, чтобы моей смерти, как смерти старого генерала, хотело и с надеждой ждало столько людей! Каково это, когда в глаза перед тобой заискивают, а за твоей спиной шепчут: «Когда же ты наконец сдохнешь!»
Все мы: я, Карен, Мария, Андрюшка, словно стервятники, кружим над еще не умершим Дедом, мечтая побыстрее спровадить его в могилу.
А может, еще и эта тема так сблизила Марию с Кареном? Не исключено, что они – сообщники по попытке отравить старика. Может, недаром муж так запаниковал, когда я спросила в лоб, не у него ли яд?..
Тут я услышала, как во двор въехала машина: Карен вернулся.
Мотор затих, хлопнули дверцы, до меня донеслась какая-то фраза, сказанная мужем, но слова скомкало расстояние. Мария в ответ рассмеялась. Ее кокетливый смех вызвал у меня спазмы в желудке. Я отвернулась к стенке и притворилась спящей.
Через
Я открыла глаза и повернулась: исчез портфель Карена с бумагами. Все понятно. Муж опять пошел в кабинет работать и вести переговоры – стационарный телефон на даче есть только там.
Наверное, снова будет пытаться продать фирму или искать, где срочно взять кредит. Как сказал Городецкий? Карен в тупике. Это только агония перед неминуемым банкротством.
И ведь ни словом мне об этом не обмолвился! Может, надеется, что все еще обойдется? Но разве муж и жена не должны делиться друг с другом всеми своими заботами и проблемами?
А с чего я это взяла? Да, у мамы с папой было, думаю, именно так. Я не очень много о них помню, но они остались в моей памяти светлой, веселой, любящей парой. Однако они ушли из жизни совсем еще молодыми, и я не успела научиться у них таким отношениям. А всю остальную жизнь перед моими глазами был лишь пример Деда, домашнего тирана, и Ба, его почти бессловесной спутницы. Может, большинство людей живут именно так, как Дед с Ба или как мы с Кареном, а мои родители были лишь исключением из правил?
Я вздыхаю, понимая, что решимость бросить мужа снова начинает во мне слабеть. Ну кому я нужна в свои двадцать семь лет! Андрюшке? На него совершенно нельзя положиться! Он точно не сможет стать мне опорой. А больше у меня никого нет на целом свете. Лишь тетка родная отыскалась, да и та оказалась стервой…
Тут я вспоминаю про извлеченную из тайника тетрадь. Я ведь так и не успела как следует рассмотреть находку! Ее ли хотела забрать Мария? И если да, то зачем?
Я беру с тумбочки спрятанную под книгой толстую тетрадь – если мне не изменяет память, в таких было по девяносто шесть листов. Обложка ее вся потертая и потрескавшаяся. Я открываю ее и вижу на первой странице надпись аккуратным девичьим почерком: «Дневник Виноградовой Марии». Вокруг нарисованы цветными карандашами какие-то цветочки и завитушки.
Первый мой порыв – закрыть тетрадь. Все-таки дневник – это очень личная вещь. Читать чужие дневники просто непорядочно. Но уже в следующее мгновение я вспоминаю о том, как грубо и цинично вторглась Мария Виноградова в мою личную жизнь, пытаясь увести моего собственного мужа. Она-то не думала при этом ни о каких приличиях! Ну а на войне все средства хороши, вспомнила я старую поговорку.
Успокоив свою совесть такими рассуждениями, я перевернула страницу и начала чтение…
Следующие несколько часов я провела, изучая развернувшуюся передо мной житейскую повесть, описанную бесхитростным, порой наивным языком сначала девочки-старшеклассницы, а потом юной девушки.
Это был рассказ ребенка, которого холила и баловала мать, но держал в ежовых рукавицах отец. За строчками чувствовалось, что Маша хоть и боялась отца, но по-своему его любила. Она восхищалась тем, что он – герой войны, генерал армии. Продукт своей эпохи и советского образования, Маша Виноградова, конечно, гордилась, что ее отец защищал Родину (именно так, с большой буквы, Маша писала это слово). А еще она гордилась своим старшим братом Витей: умницей, комсоргом, отличником, спортсменом.
Сама девочка училась средне: с тройки на четверку, очень увлекалась чтением романтической прозы и поэзии, часто переписывала в свой дневник целые куски из любимых произведений.