Чужестранцы
Шрифт:
– - Как пришла, так и пошел на полку ставить!
– - говорил он покатывающейся со смеху попадье и что-то мысленно соображал. Перетычкин держал себя солидно; всем, не исключая исправника, говорил "ты", дам называл мамзелями и всегда первый поднимал вопрос о выпивке такими словами:
– - А что, не хватить ли, братцы, сызнова из бутылки-то акцизного?
Тогда игра на обоих столиках прерывалась, и партнеры, с шумом отодвигая стулья, шли гурьбою к столу с питиями и яствами.
Началась длинная и чванливая рекомендация родственников гостям. Гости говорили: "очень приятно", только исправник сказал: "весьма рад, весьма счастлив", а Перетычкин
– - Из духовного звания, если не ошибаюсь? -- спросил его отец Герасим, сдавши карты.
– - Нет, не из духовных.
– - А по какой части служишь?
– - пробасил, не отрываясь от игры, Перетычкин, -- в картишки хлещешься?
– - Не служу и в карты не играю, -- сердито ответил Промотов.
– - Никакого, значит, занятия... Зря болтаешься?
– - настаивал Перетычкин.
Захар Петрович, желая смягчить грубость Перетычкина, заметил:
– - В газете пишут... Писатель.
– - Карреспандент, значит? Опасный человек?.. А что, не хватить ли, братцы, сызнова из бутылки-то акцизного? Сделаем антракт... Что-то в глазах зарябило...
И опять начали гурьбой подходить к столу, наливали акцизного, чокались и в десятый раз поздравляли Захара Петровича с ангелом, а Глафиру Ивановну -- с именинником.
– - Мамзелям-то тоже надо бы выпить кисленького, али сладенького!
– - сказал Перетычкин, утирая усы салфеткой, -- что-то они примолкли, не щебечут...
Выпили и дамы. Антракт был большой, -- занялись разговорами.
– - А вот к женщине эти накрахмаленные воротнички да галстучки не подходят... Как корове -- седло!
– - заметил. Перетычкин по адресу Зинаиды Петровны.
– - Мне так нравится, -- отрезала Зинаида Петровна.
– - Мало ли что мне нравится? Мне вот нравится на свинье верхом кататься, однако я себе этого не дозволяю?
– - сказал Перетычкин, и все дамы покатились со смеху.
– - Попробуйте!
– - ответила Зинаида Петровна, -- это будет очень трогательное зрелище...
– - Деликатность не позволяет.
В это время Петр Трофимович беседовал с Промотовым:
– - В университете предварительно окончили курс?
– - Да.
– - У меня, батенька, сын студентом был... Я вам вполне сочувствую, душевно сочувствую...
– - Т.е. чему же собственно?
– - спросил удивленно Промотов.
– - Т.е. как чему? Всему-с!.. Гм... вообще... как бы это выразиться?.. Вашему положению... и... идеям, стремлениям, -- откашливаясь и запинаясь, ответил Петр Трофимович.
– - Да почему же вы знаете мои идеи и стремления? Быть может, у меня их вовсе и нет?
– - Э, батенька!
Петр Трофимович многозначительно подмигнул глазом:
– - Я сам -- с усам... хе-хе-хе!..
Глафира Ивановна говорила с дамами.
– - Если бы мой Захар чем-нибудь занялся, я была бы вполне счастлива...
– - Позвольте, почему же Захар Петрович не поступит в земские начальники?
– - удивленно спросил Петр Трофимович, оставляя Промотова и переходя к дамам, -- прекрасное место, общественное положение и все, что хотите... Да у нас все отставные военные идут в земские начальники...
– - Конечно, мог бы при желании... Да ведь палец о палец не ударит, чтобы получить место; он все ждет, когда к нему придут и скажут: пожалуйте, Захар Петрович, для вас приготовлено место.
– - Что ты там? Опять --
– - недовольно откликнулся Захар Петрович.
– - Вечная история! Она воображает, что воспитание детей -- это такая пустая вещь!.. А между тем -- голова кругом идет... А хлопоты по благоустройству дома, а возня с квартирантами, а пререкания с полицией, с городской управой? Да и не так-то легко поступить-то в земские начальники. Нынче даже ученые люди лезут в земские начальники... Страшная конкуренция! И что всего обиднее, так -- это -- неуменье выбрать людей!.. Те, которые действительно могли бы быть полезны, люди практики, опыта, твердого характера и прекрасных убеждений -- тех не надо!
– - Захар Петрович говорил это с обидою в голосе, -- очевидно, он считал себя в числе тех, "которых не надо"...
– - А главное: мы беспочвенны!..
– - Вы, Захар Петрович, всегда, были и будете беспочвенны, -- заметила Глафира Ивановна.
– - Ты ведь знаешь, Глаша, что я стараюсь... Чем же я наконец виноват, что пока из стараний ничего не выходит, -- уже сердито сказал Захар Петрович, хотя все его старания в этом направлении ограничивались чтением тех статей "Гражданина", которые касались земских начальников.
Время шло. Опять началась война за зелеными столами, и казалось, конца не будет всем этим "вист", "пас", "без одной" и время от времени раздающимся возгласам Перетычкина: "а не выпить ли нам сызнова из бутылки-то акцизного!" Зинаида Петровна чувствовала себя скверно: она с тоской посматривала на часы, лениво поддерживала разговор с дамами; в висках стучало, в глазах темнело, во всем теле чувствовалось утомление, все окружающие казались противными... Усевшись в кресле, Зинаида Петровна что-то отвечала, когда ее спрашивали; насильно улыбалась, когда гости смеялись; делала вид, что все слышит и соображает, в то время, как в ушах ее отдавались только одни неопределенные звуки голосов, а глаза смыкались. Остановивши свой взгляд на физиономии Петра Трофимовича, Зинаида Петровна вдруг замечала, что эта физиономия расплывается, уши ее оттопыриваются, а нос растет, как надуваемый гуттаперчевый шар... Вздрогнув и очнувшись от столбняка, Зинаида Петровна должна была делать на лице непринужденную улыбку, но это у нее не выходило...
– - Владимир! Не пора ли нам?
– - умоляюще спрашивала она мужа.
– - Да, да... идем...
Но Захар Петрович вскакивал с места и кричал:
– - Ни за что! Без ужина? Не пущу... Я и шапки у всех отобрал, и калоши спрятал...
– - Что вы это?
– - вмешивалась Глафира Ивановна.
– - В кои-то веки соберетесь, да посидеть не хотите? Еще рано, нет 12...
И Промотовы снова послушно опускались на места. Судьба однако сжалилась: из редакции прибежал сторож Ильич и хриплым голосом заявил, что г. Силин просит сейчас же в редакцию, что цензор все исполосовал, что запасу нет, а ехать к цензору некому: Евгений Алексеевич не заходил и найти его нигде не могут...
Промотовы и обрадовались, и встревожились: хорошо, что есть предлог положить конец своим пыткам, но скверно, что нет Евгения Алексеевича... Простившись с гостеприимными родственниками и гостями, они торопливо пошли в редакцию.
– - Где же он? В номера посылали?
– - спрашивал дорогой Промотов.
– - Посылали... Со вчерашнего не были!
– - махнув рукой, проворчал Ильич и начал жаловаться на порядки:
– - Какое уж это направление! Ледактора собаками не сыщешь... Сколько теперь служу, а такого направления не было...