Чужие лица
Шрифт:
Открыв дверь, Мирон убеждается в правильности приятого решения — стоящий напротив мужчина не совсем трезв. В его взгляде читается удивление и растерянность.
— Переехали, что ли? — бубнит себе под нос.
— Добрый вечер, вы к кому? — Полунин старается проявить холодную вежливость.
— К жене. То есть, бывшей жене. Олеся здесь? — заглядывает вглубь квартиры, видит сына. — Пашка, где мать? И почему ты здесь? Я же просил тебя уйти на время. Не мог отсидеться у друзей?
Мирона очень злит вся эта ситуация, но он старается контролировать свои
— Он никуда не пойдет, — отвечает вместо Пашки. — Боюсь, что единственный человек, который сейчас покинет это место — вы. Здесь вам не рады, вас не ждали.
Сергей снова смотрит на Мирона, разглядывает с интересом, как под лупой.
— А ты что за хмырь? Хахаль ее новый, что ли?
— Если и так? — в глазах вызов и явная угроза. Терпение заканчивается. Вся ситуация похожа на абсурд, сцену из дешевого спектакля с второсортными актерами.
Незваный гость ухмыляется.
— Быстро же она нашла мне замену… — снова окидывает взглядом, цепляясь за татуировки и дорогие часы. — Побогаче, помоложе… Уголовник, что ли?
— Не святой, — отвечает Мирон, складывая руки на груди. Нужно куда угодно их убрать, чтобы не полезть в драку. Мало того, что его бесит причина появления здесь бывшего Олеси, так еще он никогда не позволяет делать о себе подобные выводы. Одно его удерживает в рамках приличия — дыхание Пашки за спиной. И все же от словесной угрозы удержаться не удается. — Есть желание познакомиться поближе? Легко могу устроить.
На голоса из кухни выходит Олеся.
— Кто там? — смотрит на собравшихся мужчин. — Сергей? Что тебе нужно? Ты пришел к Паше? — а в голосе столько неверия, что им можно заполнять стадионы.
— К тебе он пришел по старой проторенной дорожке, — отвечает подросток, копируя позу Полунина, — я не сказал, что он звонил, прости…
Олеся застывает посреди коридора, даже не реагирует на кошку, которая тоже вышла посмотреть на гостя, а теперь вьется у ног хозяйки.
— У вас еще и питомец теперь есть, как мило, полный набор, — подает голос Сергей. — Только смею напомнить, что вы еще носите мою фамилию, а значит, я имею право сюда приходить.
— Я никогда не была против твоего общения с сыном, но тебе, похоже, это совсем не нужно, — произносит Олеся. — А фамилию легко поменять при желании. Вернуть девичью или взять новую.
— Что ж, я вижу, что меня действительно здесь не ждали. Пойду, пожалуй…
Закрыв дверь, Мирон оборачивается и смотрит на подростка, который уже подошел к матери и обнимает ее.
— Ну, что ты? Ну, все в порядке, видишь? Он ушел…
— Позвать обратно? — непонимающе спрашивает Полунин. — Если надо…
— Нет! — кричит Олеся, цепляясь за сына, и до Мирона, наконец, доходит, что у той истерика. Слезы, которые он не сразу увидел в полумраке коридора, теперь безостановочно катятся по щекам, а приглушенные рыдания прорываются из горла, сдавленные и некрасивые.
— Идем-ка на диван, — Мирон мягко берет женщину под руку и ведет в комнату. — Вот так. Садись. Павел, неси стакан воды. Сейчас тебе будет лучше…У
— Сейчас… Посмотрю в аптечке, — бледный, нервный, похоже, тоже нуждающийся в успокоении после пережитой встречи, Паша — уменьшенная копия своей матери.
— Там… Нет… Я… все… Не… купила… — сквозь слезы выдавливает Олеся.
Мирон выуживает из кармана купюру, протягивает ее Паше.
— У вас есть круглосуточная аптека за углом, сбегай, купи, что она обычно принимала. Знаешь?
Войтович кивает, берет деньги, сует ноги в ботинки, накидывает куртку и почти бегом выходит из квартиры.
— Ну, что ты, милая? Ну, не плачь… — Мирон обнимает Олесю, гладит ее по волосам. — Нашла, из-за кого расстраиваться, он же больше для тебя никто, сама говорила. Чужой человек.
— Да… но… он… опять… убивает просто… — стакан воды совсем не помог унять истерику. Мирон в растерянности. Он не хочет, чтобы она плакала, больно видеть ее такой: беззащитной, ранимой, хрупкой и живой — настоящей.
— Если бы знал, что этот м*дак доведет тебя до такого состояния, с лестницы бы спустил… — сквозь зубы. — Лесенька, лисенок, успокаивайся. Вон, смотри, даже Мишка пришла к тебе, видишь?
Кошка запрыгивает на диван и садится на подлокотник. Олеся смотрит на нее покрасневшими глазами, кивает, но продолжает плакать.
— Никогда не знал, что делать с женскими слезами, — шепчет Мирон и наклоняется к лицу Олеси. — Только не злись на меня за эту шоковую терапию.
Ее губы вкусные, с солью от слез, мягкие, раскрытые от удивления. Его язык проворно просовывается в глубину ее рта, ощупывает небо, трется об ее язык, ласкает жадно, но при этом бережно. В одном поцелуе все: невысказанные слова, страсть, желание уберечь и сделать своей.
Хлопает входная дверь.
— Похоже, мое лекарство не хуже аптечного, — снова шепчет Мирон, отстраняясь, разглядывая Олесю, которая снова тянется за поцелуем. Ее распухшее от слез лицо, такие же от поцелуя губы — Мирон ищет в ее глазах отторжение, но находит только страсть, затуманивающую рассудок, неверие в происходящее, непонимание, почему все прекратилось. — Паша пришел, слышишь? — тихо.
Она тут же отодвигается, но не слишком далеко, трогает свои губы пальцем, будто только сейчас начинает осознавать свершившийся факт близкого контакта.
— Вот, — в комнату входит Пашка, протягивает пакет с таблетками. — Ой, я вижу, ты уже успокоилась…
— Шоковая терапия сработала, — отзывается Мирон и встает. — Думаю, твоей маме все же нужен покой. Я поеду. Позвоню завтра.
Он уходит, понимая, что уже ждет повторения поцелуя, осознавая, что, узнав вкус любимых губ, уже не сможет отказаться от них. Не жалеет о случившемся. Нисколько.
18
— 18 -
Пашка садится на диван рядом с матерью, обнимает. Ему очень хочется догнать Мирона и спросить его, какую шоковую терапию тот имел в виду, но сейчас он нужнее здесь.