Чужие. На улице бедняков. Мартин Качур
Шрифт:
Доктор бросил зубочистку на пол, оперся локтями о стол и хмуро посмотрел на Качура.
— И с такими мыслями вы едете?
— Какими мыслями? — удивился Качур.
— Глупыми, извините… «Каждый человек чего-нибудь да стоит…» Скоро увидите, чего они стоят! Нет на свете стоящих людей, и я и вы — ничего не стоим. Почему я говорю об этом? Скажу прямо: потому что вы человек молодой и, как видно, порядочный. Будьте осторожны, трижды осторожны и лицемерны, трижды лицемерны, когда приедете в Заполье! Больше ничего вам не скажу!
«Бог знает, что он там пережил», — подумал про себя Качур. Толстый врач заинтересовал
— Вот вы на меня посмотрели сейчас, дружок, как вся нынешняя молодежь смотрит на нас, стариков: не понимают, мол, старики нынешних людей и нынешнего времени. Но, молодой человек, тут совсем другое дело. Водки, Юрий! Другое дело! Можете ли вы себе представить, что еще десять лет тому назад я был видным оратором на сходках? Что я боролся за права народа? Что мое имя значилось в черной книге политической полиции? Нет? Разумеется, не можете! Такой толстяк! Но, скажу вам, в Заполье вы увидите людей потолще меня и еще более ленивых, хотя имя их никогда не заносилось в черные списки, и ни один из кесарско-королевских людей ни разу не посмотрел на них косо, и все же, помилуй бог, ныне они уважаемые и известные патриоты. Не ходили на сходки, сидели себе в канцеляриях, и все же кой-кто из нынешних должен был бы снять перед ними шляпу, если хотите знать.
Доктор смачно сплюнул на середину комнаты. Качур весело про себя посмеивался: вот оно, старое народолюбие, наивное, бескорыстное.
— И все же вы остались там?
Доктор посмотрел сердито:
— Куда податься? Вы думаете, что в другом месте иначе? Раз уж неизбежно жить в навозе, то лучше жить всегда в одном и том же навозе. Хоть всякий навоз смердит, но хуже всего вначале, потом привыкаешь и перестаешь замечать.
«Немало он испытал», — подумал Качур, и ему стало жалко врача.
— Молоды вы еще для службы. Заполье первое место вашей работы?
— Второе. Раньше я служил в Яме, но повздорил с жупаном, и он меня выжил. Но я не жалею: там была настоящая яма.
— Так. С жупаном повздорил. Видите, как вы неопытны и как вам нужен добрый совет. Потому послушайте меня и запомните хорошенько: если хотите мирно жить с запольцами и со всем светом, никогда ни с кем не ссорьтесь. Скажет кто-нибудь, что у осла зеленая шерсть, добавьте: «Да еще какая!» Дальше: не суйте нос в то, что вас не касается. Вы там в Яме просвещали народ?
— Пробовал, — покраснел Качур. — Из-за этого я и поссорился с жупаном. И со священником тоже.
— Значит, вы могли на собственном опыте убедиться, что просвещение народа к добру не приводит и бесполезно по своей сути. Избегайте этого, особенно в Заполье, потому что именно там народ нуждается в просвещении больше, чем где бы то ни было, и вы легко можете впасть в искушение. Плохо оказаться в немилости у жупана, но еще хуже не угодить священнику. Если вы не угодите богу, бог простит, но если вы не угодите священнику, вас тут же сместят. Стало быть, оставьте народ в покое. Не собираетесь ли вы жениться?
— Нет, — удивился Качур. Он слушал доктора, и ему казалось, будто на него обрушивается холодный ливень.
— Не женитесь никогда, и вообще всеми силами старайтесь избегать женщин, потому что вы учитель. Простому смертному, хоть мне, например, пережить горький опыт с женщинами еще куда ни шло — ведь я, знаете, женат… Но учитель, который хочет жениться… Лучше
— Пою.
— Не пойте нигде, кроме как в церкви, да и там не слишком громко, потому что запольцы скажут, что вы заноситесь; не думайте петь в трактире, потому что скажут, что вы пьяница; не пойте в обществе, потому что скажут, что вы подстрекаете народ; не пойте и дома, потому что скажут, что вы сумасшедший. Не бывайте часто в обществе, иначе скажут, что вы легкомысленный гуляка, но не слишком и избегайте его, потому что вас сочтут ханжой. У вас есть политические убеждения?
— Да, есть.
— Спрячьте их в самый затаенный уголок вашего сердца. Ложь становится грехом в том случае, когда она не приносит пользы; если вам приходится выбирать между ложью и правдой и если ложь помочь не может, говорите правду, при нужде вам будет легче солгать. Не упрямьтесь, особенно когда это касается ваших политических убеждений. Если вам покажется, что изменить им полезнее, процитируйте Тугомера{11}: «Твердым будь…» и так далее — и никто не заметит измены. В случае, если все-таки заметят, что вы изменили своим взглядам, скажите, что вы развиваетесь согласно духу времени. Если вас будут упрекать в том, что вы малодушны, слепы и эгоистичны, отвечайте: «Высмеивать легче, чем действовать». И запомните хорошенько: ни один человек не работает для себя, все работают для народа. Уважайте убеждения вашего ближнего: легко может статься, что когда-нибудь он будет вам полезен. Вы поэт?
— Да, пишу стихи, — ответил Качур, опустив глаза.
— Не пишите стихов, иначе потеряете кредит. И раз уж мы заговорили о стихах, нужно сказать и о вине. Не думайте, что если вы патриот, то обязаны пить, и трезвые люди становились депутатами. Запомнили мои советы?
— Запомнил, — засмеялся Качур.
— И все-таки, если даже вы будете их придерживаться, вам все равно будет тяжко жить на свете. Приди сам бог к людям, особенно в Заполье, и ему пришлось бы туго. Не нашли бы ничего другого, так собственную его божественность тыкали бы ему в нос.
«Серьезно он говорит или шутит? Горечь съедает его, бог знает что он перенес, — раздумывал про себя Качур. — Человек он не злой и не кажется несчастным, слишком уж толст и любит, видно, хорошо покушать».
— Занимайте места! — крикнул, показавшись в дверях, почтальон, длинный, костлявый, красноносый старик.
— Это наш новый учитель, — представил врач Качура.
Почтальон смерил учителя быстрым строгим взглядом.
— Молод еще господин и ростом не вышел! Я всегда говорил, что учитель должен быть в летах и рослым.
Врач и учитель влезли в дилижанс, тесный и низкий, заваленный пакетами и посылками. Почтальон стегнул лошадей, дилижанс закачался и заскрипел. Качур, открыв окошко, смотрел на окропленные густой утренней росой окрестности. На сердце у него было легко.
Дорога вилась вдоль крутых лесистых холмов. Справа простиралась равнина, над ней лениво плыла бесконечная и тонкая пелена тумана; временами она прерывалась, и тогда показывалось небо и над полями становилось светлее. Иногда из тумана неожиданно возникал среди ровного поля высокий осокорь и тут же тонул снова. Вот появилось село у дороги, дома показались Качуру необыкновенно белыми и нарядными.