Чужого поля ягодка
Шрифт:
— А что это ты сегодня такой отчаянный? — удивился тот. — С голодухи, что ли?
«А откуда вы знаете, что я есть хочу?» — Джей шумно потянул носом и громко сглотнул.
— Оттуда. Ты ещё дрых, а уже вовсю это транслировал. Да так отчётливо. Мы с Миль там, на пляже, едва разобрались, кто же это у нас такой голодный. Н-ну, проспав два дня, можно проголодаться…
«Только два дня?! Хм… Но я и в самом деле готов сожрать… кого-нибудь из присутствующих!» — и хищно поглядел на хозяйку дома.
—
«А я вообще ядовитая и вдобавок — костлявая, — спокойно заявила Джею Миль, вручая ложку. — На-ка вот лучше, займись делом…»
И поставила перед ним наполненную «с горкой» глубокую тарелку, которая тут же начала стремительно пустеть.
«Эй, кидай пореже! Никто ж не отнимет. И жевать не забывай!»
— И поубавь громкость. А то ты почему-то орёшь, как терпящий бедствие… И, что интересно, Миль — всё на менто, ты заметила? Добровольно и с песней.
«Ещё бы я не заметила. Я уже чуть не оглохла. Это же надо, как благотворно на некоторых сказывается лунная лихорадка…»
Джей влюблённо глазел на них, безостановочно набивая рот и при этом умудрялся улыбаться от уха до уха. Зрелище было то ещё, и супруги, не выдержав, расхохотались.
«Знали бы вы, как же я по вам соскучился!» — Джей уже доедал угощение и тревожно шарил взглядом по столу в поисках ещё чего-нибудь съедобного.
«Это когда же ты успел соскучиться? Ты же спал?» — спросила Миль, придвигая к нему следующую порцию. Благодарно кивнув, он ответил:
«Так вы вспомните, сколько времени я маялся до приступа — дольше вас обоих! И потом, когда уснул, мне всё снилось, что я ищу вас и не нахожу, много-много лет ищу, а вас нет нигде… Я был один на всём свете… — он даже жевать перестал. Ненадолго. — Так что — можете себе представить, как я по вам соскучился».
— Сон, значит, видел? — серьёзно-задумчиво уточнил Бен.
«Не просто сон, а жутко реальный сон… Я словно прожил эти годы. Какого чёрта вы меня не разбудили?!»
— Да это, видишь ли, не так просто сделать, — развёл руками Бен. — Этот сон необычайно крепок, прервать его, уж извини, невозможно, пока ты не проснёшься сам…
«Мы даже называем его спячкой», — виновато добавила Миль, обвив Бена за талию обеими руками.
— Но что характерно — ни у Миль, ни у меня сновидений не было.
«Не совсем так, милый — какие-то образы мелькали, но я ничего не запомнила… так, ерунда всякая …»
«А… ещё поесть… ничего не найдётся, а?» — немного смущённо, но с надеждой спросил Джей.
Миль усмехнулась и попыталась передать ему небольшую кастрюльку.
— А плохо не станет? — озаботился Бен, эту кастрюльку придерживая.
«Хорошо мне станет, хорошо, — заверил Джей, отнимая у него еду. — Лучше по-хорошему отдай, а то я сам!..»
—
«Милый, он всё равно не сможет спать. И нам не даст. Вон как из него прёт».
Из Джея и в самом деле так и пёрло почти физически осязаемое менто радостного оживления, ликования, наслаждения простыми благами жизни.
«Прямо как ребёнок», — улыбнулась Миль.
— Скорее, как щенок, — уточнил Бен. — И за весь вечер — ни одного слова вслух.
«Извините, ребята, ничего не могу с собой поделать, — выскребая из кастрюльки «остатки сладки», винился Джей. — И спать точно не смогу, вы уж простите. И ещё мне очень хочется говорить на менто и слышать вас — это так здорово!!!»
Он и не пытался сдержать эйфорию — и от нового всплеска его радости Бена опять перекосило.
«Нет, я сейчас точно поубавлю ему восторга», — «закрывшись» от Джея, проворчал Бен.
«Попробуй, — усмехнулась Миль. — Мне это не представляется реальным».
«А вот сейчас увидишь. Нет ничего более хрупкого, нежели человеческая радость, — заверил её муж, подходя поближе. И задумался: — Но никогда не думал, что он может быть таким эмоциональным… или это результат лихорадки?»
Миль улыбнулась и пожала плечом:
«Возможно… или ты просто плоховато его знаешь. Так или иначе, но всё пройдёт само собой. Может, не стоит портить ему настроение? У бедняжки и без того не так много поводов для радости в последнее время».
«Я и не собираюсь этого делать! — заверил её супруг. — Я намерен только совсем чуточку понизить температуру его кипения — ему не повредит, а нам полегчает. Иначе я сейчас заблокируюсь. И надолго».
«Ни в коем случае! — Миль вдруг вздрогнула и судорожно прижалась к нему. — Не надо! Пожалуйста…»
Мерзкий холодок, с недавних пор таившийся у него в глубине, рядом с душой, дохнул морозцем, по коже пробежал озноб, забеспокоился и проснулся «сторож.» Замерев от противного предчувствия, Бен постарался не выпустить его наружу и усмирил «сторожа». Пытаясь отогреть, успокоить — и успокоиться самому — огладил большими своими ладонями подрагивающие плечики и напряжённую спину жены. Спросил тихонько:
«Эй… ты чего, маленькая?»
«Не знаю… что-то вдруг показалось… что больше не услышу твоего менто… совсем… Это так страшно! Я без тебя… я не могу…» — и не уточнила, чего не может. Но Бен прекрасно её понял.
«Глупости какие, — твёрдо сказал он, покачивая её и на самом деле не чувствуя никакой твёрдости. — Тихо, тихо… Вот он я. Не буду я закрываться, пошутил. Ну его — пусть себе кричит, потерпим. Зато он даже не заметил, что мы закрылись. А скажи-ка, я что — выглядел таким же идиотом, когда просыпался после приступа?»