Чужой среди своих 3
Шрифт:
Как бы ни сложились обстоятельства, но это — водораздел! Я. Сдаю. Казённые. Вещи. Точка!
Внутри меня сумбур — такой, какого не было, наверное, в самом начале моего здесь появления. Ну… голова разве что работает лучше, или вернее сказать — быстрее. Но там, внутри, мятущийся хаос, столкновение галактик, Большой Взрыв!
Меня кидает от самых радужных надежд, до пучин депрессии. От эйфории до желания перегрызть себе вены зубами прямо здесь и сейчас, потому что проще умереть, умереть всем назло, чем жить вот так…
— Ждать тебя… — но вопреки своим же словам, Валериан
— Да тьфу ты… — повернувшись, он сплёвывает отнюдь не фигурально, — как обосрался! Даже шнурки завязать не можешь! Одно слово…
Во дворе уже стоит служебный «Москвич» Татьяны Филипповны, и служебный усатый водитель, старательно не глядя по сторонам, полирует тряпочкой капот. На лице — самоуважение не по чину и усы, торчащие задорно и куртуазно. Не мужчина, а мечта одиноких женщин за сорок, тоскующих без крепкого мужского плеча, запаха табака и алкоголя, ну и да, усов на соседней подушке.
Ищу взглядом милицейский автомобиль, но нет… пока или вообще? Просвещать меня, естественно, никто не думает, да и… какая, собственно, разница?
Ждём… я молча, завязав наконец ботинок, а физрук, закурив, нашёл общий язык с шофёром, обсуждая, естественно, меня. Ну и до кучи — родителей, нацию и то, что всех нас следовало бы…
… но что именно с нами следовало бы сделать, не договаривается. Они же не эти самые… не фашисты! Фашисты — это мы. Я.
Ждём Татьяну Филипповну, которая сейчас с озабоченным видом слушает завуча по воспитательной работе, изредка кивая и перебирая какие-то бумаги, не забывая в них заглядывать, принимая вид ещё более озабоченный.
У Елены Николаевны вид сильно потускневший, хотя она и раньше была, как молью поеденная. Дорого ей далась моя история… и нет, не жалко, ни капельки не жалко!
Из слухов, которыми со мной не делятся, известно, что у директора внезапно возникли неотложные проблемы со здоровьем, которые требуют если не операции, то как минимум — длительного, серьёзного обследования и не менее длительного и серьёзного лечения. До тех пор, пока проблема не рассосётся…
Поплыв к «Москвичу» тяжело гружёной каравеллой, Татьяна Филипповна, опираясь на услужливо поданную руку галантного усатого кавалера, уселась на переднем сидении. Водитель, шевельнув усами и грозно посмотрев в нашу сторону, скользнул на своё место с видом капитана, взошедшего на мостик.
Короткий разговор между ними, и шофёр, обернувшись назад, махнул нам рукой.
— Ну! — тут же пихнул меня физрук, — Чего стоишь! Давай, забирайся!
Без нужды пхнув меня в открытую дверь, он уселся с другой стороны. Хлопки закрывающихся дверей, и мы поехали. Впереди суд…
… и больше пока не могу ничего сказать. Будущее туманно.
Реальность, зашелестев, скомкалась фольгой от шоколадки, а время и пространство приобрели иные физические константы. Вот только что, кажется, мы выехали из ворот детдома, расположенного не в самом
Это, конечно же, могут быть игры разума, но…
… Валериан Игоревич курит всё ту сигарету — памятную, с чернильным отпечатком пальца на бумажной гильзе, а жирная капля пота, прочертившая дорожку на лбу Татьяны Филипповны, всё ещё медленно ползёт по жирной щеке, собирая по пути румяна и пудру.
Скорее всего, это мне только кажется, но…
… может быть, и нет!
В голову лезут разные странные мысли. Размышляю об «Алисе[vi]», написанной, между прочим математиком, и думаю, что в детской, казалось бы, книге, зашифрована не только шахматная партия, но и математическая теория о пространстве, времени и параллельных мирах. Почем нет?!
Затем в голову лезут мысли о том, что, согласно утверждениям учёных, наш мозг воспринимает реальность не такой, какая она есть на самом деле, а искажая действительность… и вот насколько сильно, большой вопрос! Быть может, всё настолько не так, как нам представляется, и «кроличьи» норы, ведущие сквозь время, пространство и миры, это на самом деле только верхний слой, который мы можем если не увидеть, то хотя бы вычислить, предположить теоретически. А кто-то, вероятно, умеет чуть больше…
… и может ли это кто-то называться человеком, или он нечто совсем иное?
О том, что наша вселенная — голограмма, и если это так, то нет ничего удивительного ни в скомканном пространстве, ни в скомканном времени, потому что всё это — лишь программа, и мы — в том числе. И даже наш интеллект, это всего лишь отражения, отголоски написанного программистом Искусственного Интеллекта, выполняющего функции Бога.
… а может быть, всё намного проще, и мой разум, перегретый постоянным, нескончаемым длительным стрессом, просто отключается иногда, додумывая затем, дорисовывая то, что было, и особенно — чего не было.
Сопровождающие мои разговорились о чём-то своём, но моё сознание воспринимает только обрывки фраз, совершенно неинтересных и банальных, так что даже и не пытаюсь слушать. Ясно только, что я, и вся эта поездка в суд, стала для них неким триггером.
В меру своего образования и понимания, они ведут разговоры о политике — так, как их могут вести люди, не имеющие доступа к свободной информации и знающие, что неправильный образ мыслей, вырвавшихся на трамплин языка, может стать причиной неприятностей. Цензура, самоцензура и ограниченный кругозор… ну право слово, ничего интересного!
Они, перескакивая с темы на тему, уверенно решают судьбы Америки, обсуждают и осуждают Израиль, безапелляционно предрекают скорый крах доллара…
— А я считаю… — но мне не интересно мнение усатого шофёра об Израиле и семитах, и я не вслушиваюсь.
Больше не надо судорожно хватать глазами настроение окружающих меня людей, их разговоры и всё то, что недавно ещё было жизненно важным для сохранения жизни, здоровья и чести. Кристально ясно, что как бы не сложилось со мной, в детдом я уже не вернусь, поэтому все их разговоры, мнение и эмоции совершенно неважны.