Чжунгоцзе, плетение узлов
Шрифт:
— Я больше всего восхищаюсь Цюй Юанем, — коротко отозвался Ао Юньфэн. — Его умом, талантом, честностью и готовностью служить своей стране.
— Ли Цзинчжао. Ее стихи для меня предмет восхищения и пример для подражания, — проговорила Сюэлянь.
— Самое странное и мерзкое, что вам довелось видеть? — задал новый вопрос господин Сяхоу. — Что это, господин Не?
— Самое мерзкое или самое странное? — Нежата погрузился в задумчивость. Он вырос в монастыре, под крылышком своего доброго наставника. Что мерзкого он мог видеть? Как мать свернула шею курице? Но кое-что
— Самое отвратительное и необъяснимое, что я видел, — проговорил Ао Юньфэн, — это то, как несправедливо оценивают экзаменационные работы в столице.
— Самое противное, что видела я, — чуть смутившись, заявила Сюэлянь, — это полумертвая мышь, которую кошка принесла матушке на порог.
— Ну что ж, дети, — господин Сяхоу довольно усмехнулся, — продолжим. Расскажите о самом странном знакомстве в вашей жизни.
— Опять я первый, да? — переспросил Нежата. — У меня их было довольно много и каждое из них было самым странным: лисичка Нежка, юноша, умевший обращаться волком, и его лесной учитель, девочка из другого времени или Арунна — хранительница Книги… Но, наверное, самое удивительное — это знакомство с Юньфэн-сюном.
— У меня — с Чжайдао.
— И у меня с братом Не, — согласилась Сюэлянь.
— Сначала мы увидели друг друга через тысячи ли, а потом встретились на берегу реки, — сказал Ао Юньфэн.
— Да, — кивнул Нежата.
— Юньфэн-лан просто привел его домой, — улыбнулась Сюэлянь.
— Замечательно, что вы так единодушны, — добрдушно усмехнулся господин Сяхоу. — Следующий вопрос: какой ваш любимый напиток?
— О, я знаю любимый напиток Чжайдао, — воскликнул Ао Юньфэн с усмешкой. — Это хризантемовое вино.
— О да, это головокружительный напиток, — смущенно отозвался Нежата. — Может, он и любимый, но впредь я его в рот не возьму. Больше всего я люблю чай из листьев и трав: малины, земляники, смородины, душицы… Вот. И воду. Она лучше всего утоляет жажду.
— А я люблю чай из Цзяцяо.
— Мне вот нравится сладкое соевое молоко, — мечтательно проговорила Сюэлянь. — Но чай, который готовит Юньфэн-лан — самый лучший.
— Вообще-то, да, — согласился Нежата. — Он его превосходно готовит.
— Тогда почему это не твой любимый напиток?
— Если он станет моим любимым напитком, как я буду жить без него, когда вернусь домой? — вздохнул Нежата.
— Но сейчас-то ты можешь его любить, разве нет?
— Ну да, ну да. Ты прав. Чай из Цзяцяо — мой любимый напиток.
— А теперь расскажите о нелюбимом блюде, — предложил господин Сяхоу. — Господин Не?
— Не знаю, можно ли это назвать блюдом, можно ли вообще это называть пищей… Это были лепешки из толченой сосновой коры и лебеды.
— Когда мы с приятелями жили в монастыре Линъинсы, мы по очереди готовили еду. Хань-сюн из Сычуани, он часто готовил доуфу рябой тетушки. Это было ужасно.
— А я не люблю просяную кашу с сушеными сливами. Она кислая.
— А теперь неприятный вопрос, но, возможно, вы решитесь признаться в самом
— Ох… я много делал такого, за что мне стыдно, — сказал Нежата. Ао Юньфэн и Сяхоу Сюэлянь посмотрели на него с нескрываемым удивлением. — Мне, например, очень стыдно, что я никак не вступился за того мальчика, которого били. Я побоялся.
— Сколько тебе было лет? — спросил Ао Юньфэн.
— Шесть.
— Да что ты мог сделать? — возмутился юноша.
— Все равно, Юньфэн-сюн. Мне стыдно.
— Не буду говорить, — сказал Ао Юньфэн и выпил чарку вина.
— Я тоже ничего не скажу, — отозвалась Сюэлянь и тоже выпила.
— Ладно, дети, — согласился господин Сяхоу. — Следующий вопрос: что в своей жизни вы бы поменяли, а что ни за что бы не изменили?
— Я не знаю… Я бы хотел стать мудрее, чтобы не причинять боль тем, кто рядом, своей неосторожностью. Может быть, я бы не позволил Онфиму остаться тогда в лесу и сразу бы забрал его с собой… хотя ведь он был не готов уйти со мной. То, что с ним случилось после — вот, что помогло ему измениться. Может быть, сразу бы дал понять одной девушке, что я вижу свое призвание в монашестве? Тогда она бы не страдала из-за ложной надежды… Не стоило уходить из монастыря, а надо было принять постриг? Но я не был готов… Вряд ли что-то можно изменить, вряд ли стоит.
— Я бы… я бы… ничего не стал менять, — сказал Юньфэн. Не мог же он сказать, что не стал бы жениться на Сюэлянь.
— И я бы ничего не поменяла, — признать свое замужество ошибкой она ведь тоже не могла. Не при отце, не при муже. Да и было ли оно ошибкой?
— А каким своим поступком вы гордитесь?
— Ой, я ничего такого никогда не делал. Мне совершенно нечем гордиться, — торопливо заговорил Нежата.
— А если просто какой-то твой хороший поступок, о котором тебе приятно вспоминать? — спросил Юньфэн.
— Да, такой есть. Я переписал Евангелие для одного боярина. Мне особенно удались там заставки и заглавные буквы. Прямо будто кто-то водил моей рукой. Очень хорошо получилось, будто и не я делал. А у тебя что?
— То, что я научился играть эту прекрасную мелодию Цзи Кана — «Гуанлин сань».
— На самом деле, я горжусь тем, что вышла замуж за того, кого люблю, — тихо сказала Сюэлянь. — Это не всем девушкам удается сделать.
— Ох, дети, дети, ну вы меня и позабавили, — рассмеялся господин Сяхоу. — А теперь представьте, что вы не дети, и надо вам завещать какую-то мудрость грядущим поколениям. А? Что скажете?
— Если совсем по-простому, то у нас есть такая вот поговорка: «Без Бога ни до порога». Мне кажется, это самое важное. Мы всегда должны помнить о Нем, всегда призывать Его, чтобы Он научил, как правильно поступать. Это главное.
— Как сказал великий учитель: «Можно всю жизнь проклинать темноту, а можно зажечь маленькую свечку». Эти слова мне ближе всего.
— А ты что скажешь, А-Лянь?
— Я тоже процитирую Кун-цзы: «Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты».