Цицианов
Шрифт:
Поскольку перспективы отучить прибрежных жителей Дагестана от грабежа судов, севших на мель, были довольно призрачными, Цицианов во всеподданнейшем рапорте от 8 января 1803 года предложил решить проблему уменьшением крушений и повышением культуры мореплавания: «…Тому виной бывают всегда не знающие мореходной науки лоцмана, кои за то и не наказываемы бывают или весьма снисходительно; а как на западном берегу Каспийское море до Низабадской пристани изобилует мелями и подводными камнями, то малейшее упущение в осторожности или самое незнание лоцмана подвергает судно кораблекрушению или мели, и потому, во отвращение столь чувствительного преткновения нашей торговли, не угодно ли будет Вашему императорскому величеству повелеть на первый раз снабжать все купеческие корабли учеными штурманами из Астраханского порта, а на будущее время повелеть при Морском кадетском корпусе отделить некоторое число штурманских учеников, на содержание и усовершенствование коих астраханское купечество может назначить потребные суммы из городских доходов» [496] . Через неделю в письме Чарторыйскому главнокомандующий сообщал, что одной из главных причин большого количества крушений было отсутствие навыков «правильного» судовождения. Без компаса, без умения определять местоположение в открытом море шкиперы жались к берегу и разбивали свои суда. «…Приняв во
496
Там же. С. 790.
497
Там же. С. 793.
Цицианов понимал, что многие распоряжения, исходящие из столицы, имеют в своей основе недостаточную или недостоверную информацию о ситуации на Кавказе, и потому руководствовался в их исполнении не «буквой», а «смыслом». Так, в конце 1802 года правительство в Петербурге забило тревогу в связи с известиями о том, что в нарушение договора об исключительном праве России иметь на Каспии военные суда восточные владыки построили корабли, способные нести серьезную артиллерию. В Тифлис полетели распоряжения как можно скорее разыскать их и уничтожить. Цицианов, будучи опытным администратором, знал, что стремительное и бездумное выполнение предписаний, исходящих из столицы, — не самый лучший образ действия. Чтобы военные в служебном рвении не перетопили всё, что плавает по Каспию, он «нашел нужным заметить» командующему Каспийской флотилией генерал-майору Жохову, «что для избежания всякого недоразумения, важнейшее обстоятельство состоит в удостоверении его о величине, строении и вооружении персидских судов». Ханам Бакинскому, Энзелинскому и Талышинскому, которым принадлежали корабли, так напугавшие российское правительство, Цицианов отправил «настоятельные требования» не выпускать их в плавание, «под опасением неминуемого ареста оных». Поскольку в разряд запрещенных чуть было не попали традиционные суда — «киржимы», главнокомандующий написал в столицу: «…я полагаю полезнейшим свободное мореплавание киржимов оставить до времени, то есть доколе Баку не убудет в руках наших и доколе собственные наши купеческие суда не умножатся до такого количества, что в персидских транспортных судах нужды не будет» [498] .
498
Там же. С. 791.
Во время пребывания Цицианова на посту главнокомандующего поднимался и вопрос о колонизации новых владений. Сразу следует сказать, что этот вопрос не был порожден земельным голодом во внутренних губерниях России. Всего с 1713 по 1804 год пришлые российские землевладельцы стали на Кавказе собственниками 623 тысяч десятин — площади, для этого региона совершенно ничтожной. Местных жителей выселяли из родных аулов не для того, чтобы передать их поля и луга русским, а для того, чтобы удалить как «бесполезных для колонизации края и… вредных для его спокойствия». Главной целью привлечения на Кавказ «русского элемента» было возложение на него обязанности оберегать границу «от враждебных соседних покушений» [499] . Даже в начале XX века крестьяне считали Сибирь более привлекательным местом [500] . Кавказ стал местом ссылки сектантов, бродяг и прочих асоциальных элементов. Почему же военное начальство так радело о появлении в этом крае русских поселений? Здесь четко видны ведомственные интересы. Во-первых, таким образом надеялись решить болезненный вопрос о снабжении войск провиантом и фуражом и обеспечении армии помещениями на основе постойной повинности. Во-вторых, полагали, что со временем можно будет перейти к комплектованию хотя бы гарнизонных частей местными уроженцами и тем самым покончить с огромной смертностью среди новобранцев, что традиционно объяснялось непривычным климатом [501] .
499
Волконский Н.А.Кавказ в 1787—1799 годах // Кавказский сборник. Т. 15. Тифлис, 1894. С. 34.
500
Данилевский Н.Я.Россия и Европа. СПб., 1895. С. 52.
501
Там же. С. 512.
При выборе потенциальных колонистов взгляды властей нередко обращались к черноморским (кубанским) казакам. Министр иностранных дел Чарторыйский писал Цицианову: «Черноморские казаки, живущие на берегах оного моря, искусные в рыбном промысле, к войне способные и приобвыкшие уже к полуденному климату, при первом взгляде обращают на себя внимание. Утвердительно сказать можно, что один полк черноморских казаков, прежде командированный сюда на службу и потом оставленный для населения, доставил бы тому краю двоякую пользу: воинское обеспечение и нужное движение первым земледельческим трудам, которые со временем могут оставить важную для России отрасль полученной торговли». Дело сначала затормозилось, поскольку на пустующих землях не оказалось мест, удобных для поселения. Когда для полка всё же нашли участок на реке Ингури, дополнительным препятствием стало опасение, что казаки, вместо того чтобы бороться с работорговлей, активно в нее включатся [502] .
502
Дубровин Н.Закавказье… С. 451—452.
Одной из существенных проблем армейского хозяйства в Закавказье оказалась доставка казенных грузов и прежде всего развозка муки по гарнизонам. Основным транспортным средством являлись вьючные волы, передвигавшиеся медленно, бравшие мало груза и служившие одновременно тяглом во время полевых работ. Кроме того, постоянно возникали разного рода «недоразумения» с погонщиками, которые крайне неохотно брались за перевозки, мешавшие их земледельческим занятиям. В этой связи Цицианов в ноябре 1805 года обратился к Александру I с предложением поселить в Закавказье 400 украинцев на условиях
503
АКА К. Т. 2. С. 299-300.
Цицианов стоял и у истоков светского образования в Грузии. В начале XIX столетия в Картли-Кахетии не имелось светских учебных заведений и вообще образованность ограничивалась умением читать и писать на родном языке. Судопроизводство имело словесную форму, а широкое применение именных печатей фактически исключало потребность в подписании документов. Главным достоинством представителей благородного сословия согласно традициям военно-феодального общества была ратная доблесть, а не ученость. Поэтому даже среди придворных и «первейших» князей неграмотность не считалась чем-то зазорным. В Имеретии, Гурии и Мингрелии грамотных людей было еще меньше. Когда писарь царя Соломона отправился навестить своих родственников в Тифлис, глава Имеретии не нашел в своем окружении человека, который смог бы ответить на послание Цицианова. Во всем Закавказье единственный (!) человек грамотно переводил с грузинского языка на русский и обратно — полковой священник А. Петриев. Этого уникального и незаменимого специалиста сначала держал при себе Кнорринг, а потом Цицианов [504] . О знании же европейских языков вообще говорить не приходилось.
504
Дубровин Н.Закавказье… С. 448.
Культурными центрами образования в Восточной и Западной Грузии были монастыри, где хранились древние рукописи, существовали библиотеки, переписывались церковно-служебные книги и произведения светской литературы на грузинском языке. При монастырях существовали школы, но почти все обучающиеся в них принадлежали к духовному сословию. Среди священнослужителей и даже среди мирян встречались знатоки греческого языка и латыни, но в целом светское образование в конце XVIII века фактически отсутствовало.
К началу XIX столетия отечественное чиновничество уже основательно поднаторело в строительстве потемкинских деревень и выдаче желаемого начальством за действительное. В отношении министру народного просвещения графу П.В. Завадовскому от 28 декабря 1802 года Цицианов, основываясь на материалах, доставшихся ему по наследству, сообщал, что еще в сентябре того года открыто «…для обучения благородного грузинского юношества училище в двух классах, из коих в первом предположено обучать детей чтению и письму российского и грузинского языков и первым правилам арифметики, начала геометрии, географии, рисовального искусства, и наставлять должностям человека и гражданина». 45 учеников передали на попечение трех преподавателей. Два чиновника обучали на русском, а священник Кавказского гренадерского полка — на грузинском языке. Цицианов просил министра обеспечить школу «…учителями к высшим классам способными и потребными ученикам книгами». Главнокомандующий акцентировал внимание правительства на том, что без распространения грамотности вообще и без обучения русскому языку в особенности грядут огромные трудности в системе судопроизводства, где дела велись на русском языке. Однако по прибытии в Тифлис он не обнаружил ни учеников, ни учителей, ни самого училища. Судя по документам, для «изображения деятельности на ниве просвещения» предшественники Цицианова собрали какое-то число грузинских подростков, сняли помещение, определили в учителя чиновников из местных канцелярий и отрапортовали об открытии учебного заведения, забыв о его существовании на следующий день. Школа, будучи оставленной без финансовых средств и без административной поддержки, «растаяла» сама по себе, а неудачу начальство привычно объяснило «дикостью нравов здешнего народа». Так что это заведение не только не принесло пользы, но скорее дискредитировало образование в глазах грузинского общества.
Цицианову, по существу, пришлось заново создавать училище. Во всеподданнейшем донесении от 27 июня 1803 года новый начальник края предложил направить на нужды местного просвещения дань, наложенную на джарских лезгин, в размере 10 тысяч рублей. Цицианов писал: «Необходимая нужда в российском языке в той земле, где на оном отправляется судопроизводство; недостаток в переводчиках и крайнее невежество здешнего дворянства даже до того, что большая часть оного не знает природного своего языка по правилам, побудили меня приступить деятельным образом к преподанию способов относительно введения в Грузию первых лучей просвещения, буде не вообще народного, то хотя здешнего дворянства, дабы по крайней мере поколение, в отроческих летах ныне пребывающее, вкусило блаженство, Российским правительством для онога уготовляемое…» К этому донесению приложен «Проект о просвещении Грузинского дворянства и об учреждении училища в Тифлисе». Первые три набора составляли 25 учеников, а затем их число предполагалось удвоить. Штат составляли два учителя, преподававших на грузинском языке, и два — на русском, а также два сторожа. Особая сумма выделялась на строительство здания для училища и на аренду помещений, пока оно не будет построено. Важным пунктом программы являлась ежегодная командировка восьми юношей на обучение в Московский университетский пансион за казенный счет. Своей властью Цицианов распорядился также передать училищу типографию, правильнее сказать — материалы для ее устройства, которые остались после того, как это заведение было разгромлено в 1795 году Ага-Магомет-ханом.
Донесение Цицианова Завадовскому от того же числа фактически повторяло послание Александру I, но было дополнено очень ценной информацией о том, каким личным делом было для главнокомандующего развитие просвещения среди грузин. Будучи сам высокообразованным человеком, князь тяжело переживал, что его родной народ не имеет возможности приобщиться к богатствам мировой культуры. То, что Цицианов назначил директором училища своего личного переводчика А. Петриева, означало величайшую жертву с его стороны [505] . Министерство народного просвещения, получив соответствующие указания от императора, одобрило все действия главнокомандующего по устройству училища и сообщило, что высылает в Тифлис не по 30 экземпляров всех необходимых учебных пособий (как он просил), а по 100. Император Александр I своим указом от 25 июля 1803 года поддержал усилия Цицианова по развитию образования в Грузии, выделялись средства для учреждения училища в Тифлисе. Сначала здесь учились 25 учеников, а затем численность увеличилась вдвое. Главным попечителем училища назначался главноуправляющий Грузией [506] .
505
АКА К. Т. 2. С. 195-196.
506
ПСЗ I. № 20864.