Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
Весной 1939 года английский посол в Берлине сэр Невилл Гендерсон рекомендовал МИДу дать Гитлеру возможность заняться «освоением» Украины (внятный намек на это был сделан ещё на съезде НСДАП в 1936 году), подчеркивая, что во время «акции» Гитлера на Украине Британия должна сохранять нейтралитет [123].
Большинство англичан демонстрировало глубокую убежденность в том, что «ни с точки зрения морали, ни с точки зрения благоразумия нет необходимости препятствовать действиям Гитлера в Восточной Европе» [80].
Однако Гитлер, ощущая скудость своих ресурсов [151] для реализации столь масштабных проектов (стоит учесть, что в тот период у Германии не было даже общей границы с Советским Союзом), медлил, занятый в основном организацией управления оккупированными территориями и консолидацией своих сил (в том числе в самой Германии). А захватив Чехословакию в середине марта 1939 года, он и вовсе демонстративным разрывом Мюнхенского соглашения публично унизил Англию (и Францию), – однако принципиально важно, что это отнюдь не
151
Военный потенциал гитлеровской Германии по сравнению с её противниками был значительно ниже военного потенциала Германской империи перед началом Первой мировой войны. Так, в 1937 году доля великих держав в мировом военном потенциале оценивалась так: США – 41,7 %, Германия – 14,4 %, Советский Союз – 14,0 %, Англия – 10,2 %, Франция – 4,2 %[99].
Поэтому ответ Англии был крайне ограниченным: чтобы подтолкнуть его и выразить своё неудовольствие, британцы стали науськивать на него только что поучаствовавшую в разделе Чехословакии «гиену Европы» [152] – Польшу, которая в результате потребовала передать под свой контроль всю Словакию (и это в условиях напряженности с Германией по поводу отторгнутого от неё Версальским договором «Вольного города» Данцига, 95 % населения которого считали себя немцами и лишь 3 % поляками [74]!).
152
Это определение Черчилля было вполне обосновано: профессионально изображая из себя жертву, после Первой мировой войны Польша отобрала у немцев часть Верхней Силезии (вопреки плебисциту, на котором большинство этой части высказалось за сохранение в составе Германии), у литовцев – их столицу Вильно (интересно, что по переписи 1897 года 56 % населения Виленской губернии составляли белорусы, лишь 18 % литовцы и 8 % поляки), у России – Западную Украину и Западную Белоруссию; реальное начало Второй мировой войны, ознаменованное Мюнхенским сговором, позволило Польше в 1938 году отнять у Чехословакии Тешинскую область.
Ответом стало встречное требование передать Германии Данциг, открыть ей «польский коридор» (созданный после Первой мировой для доступа Польши на Балтику) и вступить в Антикоминтерновский пакт. После отказа Польши Гитлер разорвал пакт о ненападении с ней (подписанный с Пилсудским 26 января 1934 года и бывший первым внешнеполитическим успехом Гитлера), и Чемберлен, выступая в парламенте, дал ей устные гарантии безопасности.
Внешне это выглядело как последовательное создание антигерманского англо-франко-польского военного блока, в который на правах бесправного «пушечного мяса» пытались затащить Советский Союз.
Летом 1939 года Англия пыталась добиться от Советского Союза, чтобы тот предоставил её союзнице Польше (которая только что – после Мюнхенского сговора – отказала ему в пропуске войск через свою территорию на помощь Чехословакии [72]) гарантии помощи на случай, если та подвергнется нападению [154]. В то же время сама Англия категорически отказывалась от военного альянса с СССР, – ведь «в таком случае Гитлер был бы загнан в угол. История… пошла бы по-другому» [125]: «с одной стороны, кабинет желает получить гарантию помощи от русских, а с другой стороны – не брать на себя обязательств, которые заставили бы нас препятствовать экспансии Германии на Восток – в Россию» [154].
Британские стандарты морали ярко характеризует жалоба Чемберлена 24 августа 1939 года членам своего правительства: говоря именно об этой своей позиции, он горько и совершенно искренне сетовал: «Это противоречит всем принципам чести – в то время как мы, ничего не скрывая, проводим переговоры с русскими, они за нашими спинами договариваются с Германией…» [131].
После Мюнхенского сговора советское руководство весь 1939 год отчаянно, всеми силами пыталось договориться с его организаторами – Англией и Францией – о создании системы коллективной безопасности в Европе. Оно долго не могло поверить в серьезность делаемых им предложений (сводившихся к тому, что «вы будете воевать за нас, а мы ничем вам за это не будем обязаны и, более того, будем стараться вас уничтожить»), однако, убедившись, в конце концов, в том, что подходы ослепленных расовым и классовым высокомерием носителей западных ценностей действительно таковы [153] (а 21 августа и вовсе были фактически сорваны англичанами [94]), пошло навстречу инициативам Германии, которой в предстоящей войне был жизненно необходим его нейтралитет.
153
Принципиально важно, что этот подход был отнюдь не временным помешательством, а проявлением системных особенностей контуженной представлениями о своей расовой избранности англосаксонской элиты. В частности, в начале 2009 года, сразу же после провала из-за демонстрации американцами презрения к китайцам попытки создания выпестованного было Киссинджером двустороннего союза (по разным американским терминам G2, «американо-китайского кондоминимума», «Химерики»), тогдашняя глава американской дипломатии Хиллари Клинтон совершенно серьезно объявила о «перезагрузке» российско-американских дипломатических отношений, которая должна была свестись к обязательству России немедленно поссориться
Российские дипломаты, удивившись подобной прямоте, поинтересовались, что же именно США предлагает в обмен за такое (отнюдь не только дипломатическое) самооскопление – и изумились ещё больше, когда американские представители «либеральной расы» продемонстрировали, что их простого одобрения России должно быть вполне достаточно.
Символом этого бреда стало торжественное представление Хиллари Министру иностранных дел России Лаврову большой кнопки с надписью «перезагрузка» – в госдепартаменте США уже тогда не нашлось людей, способных писать по-русски без ошибок, и вместо «перезагрузка» было написано «перегрузка» (что, надо признать, выражало реальность значительно точнее).
Надо отметить, что англичане не были совсем уж чужды джентльменских качеств, – так, 23 мая 1939 года специальная британская штабная миссия прибыла в Варшаву только для информирования поляков об отсутствии у Англии планов помогать им в случае войны с Германией. Это было внятным предупреждением, но делалось оно исключительно ради «строки в будущем учебнике истории», ради сохранения будущей репутации, так как воспринимать его в польском руководстве было попросту некому, и английское руководство лучше кого бы то ни было ещё знало об этом.
О высочайшем уровне неадекватности польских властей можно судить не только по молниеносному ходу военных действий, но и по тому, что немецкие генералы, раздобыв польский план ведения войны, исходивший из взятия Берлина в лоб кавалерийскими частями, сначала даже отказались его рассматривать, сочтя до обиды примитивной дезинформацией, – и дипломатам лишь с величайшим трудом удалось убедить их в том, что руководители Польши действительно настолько глупы, насколько кажутся.
Логика Гитлера бы предельно простой и прозрачной: для войны с Советским Союзом [154] (которая в силу ограниченности его возможностей могла быть исключительно блицкригом) ему необходимо было нарастить ресурсную базу, овладев континентом, и в первую очередь исторически враждебной Германии (а для Гитлера как романтика сантименты были значимы) Францией с её колоссальным промышленным потенциалом (ВПК Франции был крупнейшим в Европе).
Однако нападение на неё привело бы к заведомо безнадежной войне на два фронта, ибо Польша немедленно выступила бы в её поддержку. В то же время удар по Польше не вызвал бы ответной реакции Франции (так как её сдержала бы Англия, что и произошло, – ради проекта уничтожения Советского Союза, так как захватом Польши Гитлер получал с ним общую границу): значит, надо было начинать с Польши [120].
154
Захват ресурсов хотя бы западной (до Волги) части Советского Союза стратегически был необходим Гитлеру для решения внутренних проблем Германии, включая перенаселение, а главное – для прекращения нарастания отставания от США как лидера мирового развития и создания возможностей затем бросить им вызов в борьбе за глобальное доминирование.
С тактической точки зрения Гитлер считал Советский Союз крайне ненадежным тылом (как ранее Наполеон – Российскую империю), готовым нанести удар в спину в случае длительного конфликта с англосаксами. Непосредственной причиной являлась угроза захвата Советским Союзом нефтеносной Южной Буковины, лишившей бы Германию нефти. («Её вхождение в состав СССР выдвигалось Сталиным в качестве одного из условий присоединения СССР к антикоминтерновскому пакту; в декабре 1940 г. во время визита в Берлин Молотов ещё раз настойчиво поднял вопрос о Южной Буковине» [95].)
Многочисленные и разнообразные источники однозначно свидетельствует, что, вторгаясь в Польшу [155] , Гитлер даже не подозревал о том, что начинает Вторую мировую войну. Для него это было продолжение «тактики салями» – захватов «плохо лежащих» кусочков Европы для консолидации ресурсов, необходимых для последующего нападения на Советский Союз, и создания общей границы с ним.
Если Австрия, помимо восстановления единства нации, обеспечила ему значительный золотой запас, а Чехословакия (помимо золотого запаса) – мощный военно-промышленный комплекс, то Польша давала ему ещё и протяженную границу с Советским Союзом, позволяющую выполнить своё предназначение (по крайней мере, с точки зрения английских стратегических управленцев).
155
Никогда не следует забывать того фундаментального исторического факта, что Советский Союз не воевал с Польшей как с государством: освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию начался только после исчезновения польской государственности, выразившемся в прекращении исполнения польских руководством своих обязанностей по управлению страной и в бегстве его сначала из столицы (5–6 сентября 1939 года, немецкие войска достигли Варшавы 8 сентября), а затем и из страны (золотой запас Польши был переправлен в Румынию 13–16 сентября, переговоры о переезде польского правительства начались 16 сентября, вечером 17 сентября польское правительство прибыло в Румынию, где было интернировано; характерно, что выдвижение советских войск на территорию бывшей Польши началось только тем же 17 сентября, хотя и утром).