Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
Глава 9. Либерализм как психоисторическое оружие Англии
Феномен идеологии (всеобъемлющей и самодостаточной системы мировоззрения, своего рода «светской религии») возник задолго до появления массового общества – первое упоминание самого термина «идеология» (понятное дело, отразившего уже возникшую к его появлению новую реальность) зафиксировано во Франции в 1796 году.
Насколько можно судить, он родился в ходе осмысления «по горячим следам» самых первых, самых очевидных, самых бросающихся в глаза накопившихся к тому времени (под влиянием драматического всеобъемлющего преобразования феодального общества развивавшимися в его порах рыночными отношениями) изменений человеческого поведения
Однако в последующем идеологии, выражая в сфере мышления и самосознания создаваемое технологиями производства и управления единство образа жизни значительных масс людей, станут ключевым инструментом формирования массового общества и управления им.
9.1. Три великие идеологии: отрицание отрицания
Великая Французская революция с ужасающей ясностью продемонстрировала всему задумывающемуся над общественной жизнью человечеству неизбежность глубочайших социальных преобразований.
Первая естественная реакция на это – выражение стремления управляющих элит избежать пугающих своей неизвестностью изменений, остаться в «зоне комфорта», спасти привычный порядок, обеспечивающий им власть, благосостояние и самое главное – их стабильность. Выражающей эту позицию идеологией стал консерватизм.
Важным элементом стремления к стабильности стал решительный выбор в пользу традиционной религии по сравнению с набирающим силу эмпирическим знанием, ведущим к технологическому прогрессу и связанным с ним болезненным, пугающим и в конечном счете неприемлемым для консерватизма социальным изменениям.
Однако возможность перемен, создавая угрозы для прежней, заскорузлой, в основе своей феодальной власти, несла надежду для растущих буржуазных слоев, рвущихся к своему «куску пирога». Создавая капитализм, подавляя и заменяя рыночными отношениями отношения личной зависимости, буржуазия отлила свои интересы в идеологию либерализма. В тогдашнем, первоначальном своём виде он являлся идеологией развития на основе рыночных отношений (а не стабильности на основе консервации отношений феодальных) и безусловного преимущества осуществляющей изменения личности перед косной инерционной группой.
«Либерализм видит только индивидуальные, частные интересы; наличие общего как субъекта общественных отношений им не признается. Либерализм отстаивает приоритет интересов гражданина над интересами государства» [91].
Строго говоря, в своем исходном, привлекательном и по сей день (хотя, к сожалению, уже более столетия и не существующего в практической политике) виде «по Вольтеру», а не «по Керенскому и Березовскому», либерализм в наиболее сильном, ярком и последовательном виде провозглашает свободу, суверенитет и неразрывно связанную с ним (о чем удивительно старательно и последовательно забывают его трубадуры, начиная с его фундаментального перерождения в 10-х годах XX века) ответственность личности.
Важной составляющей либеральной идеологии наряду с общей верой в прогресс являлась вера и в непосредственный двигатель этого прогресса – эмпирическое знание, обеспечивавшее через развитие технологий обогащение буржуазии и захват ею все новых социальных позиций. Наука как инструмент социального преобразования являлась полной противоположностью консервативной религии, созданной в своё время в качестве инструмента удержания под контролем и стабилизации огромных (по тогдашним меркам) разнородных масс не обладающих не то что рефлексией, а порой даже и простой моралью людей.
Наука как современное явление была порождена буржуазией и начала вырождаться вместе с последней, как только та обрела полноту глобальной власти и из прогрессивного класса превратилась в реакционный (см. пример 11). Однако в период
Значительно позже, по мере развития капитализма и формирования промышленностью, опиравшейся ещё на паровую машину, наполеоновских «больших батальонов», творивших историю вплоть до «великого разворота» 1967–1973 годов, в третьей четверти XIX века из либерализма выделилась третья великая идеология – марксизм.
Он решительно разрывал с либерализмом по ключевому вопросу о значении личности, столь же решительно возвращаясь органически на свойственные консерватизму представления о примате общественного над частным, а коллектива над индивидуумом.
В то же время подобно либерализму (из одежды которого он вышел), марксизм являлся прогрессистским, универсалистским (то есть стремящимся к максимальной открытости и привлечению людей на основании общих и доступных для всех ценностей), уповающим на эмпирически добытое и проверенное знание и на преображение общества на основе научных подходов. (Именно поэтому марксизм был враждебен консервативной по самой своей сути религии, – однако, хоть и не признавая это, в силу не принципиальных, связанных с познанием мира, а прежде всего сугубо прикладных, политических причин: как силе, противоречащей социальному развитию и пытающейся притормозить его.)
Именно поверхностное, политическое, а не сущностное, связанное не столько с восприятием мира, сколько прежде всего с борьбой за власть противоречие марксизма с религией парадоксальным образом привело значительную часть его представителей к союзу с ней или, как минимум, к терпимому отношению к ней [166] в преддверии и тем более после начала информационной эпохи в 1991 году [20].
166
Это отношение, впрочем, остается преимущественно односторонним, так как религиозные деятели, ощущая больший властный потенциал марксизма как идеологии по сравнению с религией (как более позднего создания человеческого, своего рода метарелигии, «гражданской религии» по терминологии Линкольна), продолжают относиться к нему как к смертельно опасному конкуренту, – как минимум с настороженностью.
Представители же современного марксизма, неизмеримо более слабые по сравнению с представителями церквей с точки зрения влияния на власть, по той же самой причине, «с позиции сильного» в стратегическом, потенциальном плане больше не воспринимают религию в качестве конкурента.
С одной стороны, с этого времени наука, как показано в примере 11, в силу окончательной политической победы буржуазии (в форме «ядра» мировой экономики – находящихся в фактически взаимной собственности инвестиционных «фондов фондов» [167] – и обслуживающего их глобального управляющего класса) и окончательного же превращения буржуазии благодаря этому в реакционную силу начала вырождаться уже практически во всех сферах своей активности (и потому защищать против реакционного же клерикализма с объективной точки зрения, без прямой политической заинтересованности стало банально нечего).
167
То есть инвестиционных фондов, обслуживающих только другие инвестиционные фонды: «фондов фондов» в значении «фондов для фондов» – это высший уровень финансовой иерархии.