Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
Однако англичане, всеми силами направляя Гитлера на восток, с его нападением на Польшу (естественным с логистической точки зрения, в отличие от крайне сложных операций – неминуемо через ту же Польшу – на Украине) внезапно обозначили возможность нанесения ему удара в спину, объявив войну – пусть и вошедшую в историю под названием «странной» (которую они с французами объявили, однако даже не пытались всерьез вести, несмотря на колоссальное в тот момент, когда почти все войска Германии были заняты на востоке, военное превосходство [156] ).
156
французских и английских дивизий противостояли 23 немецким – и не делали ничего [52].
«Великобритания объявила войну Великогермании
Официальная версия заключалась в том, что Англия объявила войну «нехотя», под жестким давлением США и, как отмечали представители симпатизирующий фашистам части британской элиты, «мирового еврейства» [157] . Интересы США в организации Второй мировой войны вполне очевидны (без неё выход из Великой депрессии был невозможен; в 1940 году государственный долг США составил 50 % ВВП – по тогдашним меркам пугающе много; недаром Рузвельт заговорил об опасности мировой войны с мая 1940-го, а назвал её таковой 27 мая 1941 года, когда она ещё шла только в Европе и собственно мировой не стала [99]), однако возможности их непосредственного воздействия на Англию в тот момент представляются ещё весьма ограниченными. Ведь Британская империя исчерпала свой золотой запас, оказавшись на грани банкротства, лишь в первый год войны, – и перед её началом совершенно не сознавала данной угрозы и отнюдь не воспринимала её всерьез.
157
Прямая цитата премьер-министра Невилла Чемберлена (в авторитетной передаче обычно точного посла США Джозефа Кеннеди): «Англию принудили воевать Америка и мировое еврейство» [80, 188].
А вот под «мировым еврейством» симпатизировавшие Гитлеру британские аристократы, скорее всего, имели в виду финансовый капитал, причём прежде всего самой Англии, весьма дальновидный и прагматичный. Опираясь на колоссальный исторический опыт, вне зависимости от драматичности текущего этапа осуществляемой им стратегической операции лондонский Сити никогда не упускал из виду всю её в целом.
Прежде всего, главный мотив объявления войны в тот же день с исчерпывающей ясностью назвал сам премьер-министр Чемберлен. Его обращение по радио к немецкому народу завершалось следующей претензией к Гитлеру: «Он годами клялся, что он – смертельный враг большевизма. Теперь он его союзник!..» Причиной, по которой все партии в Палате общин настояли на «помощи Польше» и объявлении войны Германии, явился именно советско-германский договор о ненападении [143], полностью разрушающий британскую стратегию. Объявление войны (пусть и «странной») указывало на недопустимость подобных действий самым решительным образом.
Кроме того, объявление войны Гитлеру, пусть и без её практического ведения, сохраняло крайне важную с точки зрения долгосрочной конкуренции репутацию Англии и, в частности, возможность занимать морализаторскую позицию (что само по себе всегда расширяет возможности нарушения моральных норм), а главное – выражало недовольство «старшего брата» отклонением подопечного от диктуемой ему последовательности действий.
При этом для нацистов создавалась потенциальная угроза, которая могла быть реализована в любой момент в случае дальнейшего непослушания – или по завершении исполнения ими своей миссии по уничтожению русской цивилизации (в форме разрушения Советского Союза) и собственного истощения. При этом подлежащее утилизации по выполнении своей функции орудие в лице гитлеровской Германии дискредитировалось и объявлялось агрессором заранее, впрок.
То, что эта воспитательная мера окажется совершенно контрпродуктивной и то, что Гитлер, осознав эту угрозу и ощутив себя в ловушке, внезапно развернется на Запад и разорвет Францию, став континентальным гегемоном и теперь уже реальной угрозой британскому доминированию на континенте, высоколобые английские снобы, деградировавшие к тому времени из-за неадекватности системы элитных частных школ требованиям новой эпохи и глубоко презиравшие его как мелкого буржуа (дискредитирующего своим плебейством высшие для них расистские и классовые ценности), не имели возможности даже вообразить.
Уже после объявления формальной войны Гитлеру британцы не скрывали своего настойчивого стремления
Именно поэтому, в частности, Англия принципиально отказалась от бомбардировок немецких военных заводов под заведомо издевательским предлогом: мол, Германия в ходе военных действий не нанесла ударов ни по одному гражданскому объекту Польши. Официальная резолюция об этом была вынесена через три дня после получения правительством Британии исчерпывающей информации о бомбардировках Германией 26 польских городов, в результате которых погибло более тысячи мирных жителей [146].
Для немецких генералов соотношение сил на Западном фронте в то время являлось подлинным кошмаром: «У всех экспертов… волосы вставали дыбом, когда они думали о возможности французского наступления. Им было непонятно, почему оно не начинается. Если бы французская армия [тогда] всеми силами перешла в наступление, она бы могла недели за две дойти до Рейна. Немецкие силы на западе были поначалу слишком незначительны, чтобы остановить французов» [187]. Строительство немецких укреплений на границах Франции и Голландии в тот момент ещё не было закончено [139], а имевшихся у немцев не только бензина, но и боеприпасов хватило бы не более чем на три дня ведения боевых действий. Немецкие власти даже отдали распоряжение об «эвакуации угрожаемой пограничной зоны» [239].
Однако Гитлер четко понимал, что политические задачи, которые правительство Англии ставило перед собой, не позволят ему перейти от идеологической к военной логике и согласиться на победу [146].
Ещё 15 мая 1939 года британский посол Гендерсон уверил статс-секретаря МИДа Германии, что для западных держав война за Польшу «будет [исключительно] оборонительной». И уже 28 августа 1939 года гитлеровское посольство в Лондоне совершенно точно знало, что «неминуемое объявление войны» Англией не будет означать никакой «реальной борьбы» против Германии.
«30 августа 1939 года британский кабинет был извещен, что 46 союзным дивизиям на западной границе Германии противостоят только 15 немецких, 35 тыс… французских офицеров – менее 19 тыс. немецких, 3286 французским танкам – ни одного немецкого» [80, 239]. «На 1 сентября 1939 года у союзников на западе было 2200 самолетов против 1000 у Гитлера [158] (ещё 2600 он послал на Польшу). Союзники могли в короткое время выставить на западный фронт 4,5 млн [только] французских солдат против… 800 тыс. немецких. Превосходство в артиллерии также было на стороне французов» [80, 207]. Французский главнокомандующий Гамелен весьма аргументированно подтверждал, что на тот момент силы французов в 3–4 раза превосходили немецкие [269].
158
Показательно, что для обоснования политики поощрения гитлеровской агрессии премьер-министр Чемберлен при информировании своего правительства существенно завысил полученные им данные о немецких вооруженных силах, находившихся на западной границе Германии. В частности, данные о составе люфтваффе были завышены им втрое [80].
Однако британский Комитет имперской обороны ни разу даже не обсуждал вопрос, следует ли после нападения Гитлера на Польшу вынудить Третий рейх воевать на два фронта. При этом поляков, которым Англия дала гарантии, полностью игнорировали, сразу списав со счетов пятую по величине 300-тысячную армию Европы [154].
Это представляется исчерпывающим доказательством того, что Британия, разочарованная и возмущенная тем, что Гитлер не захотел договариваться с ней о новом Мюнхене по поводу Польши (а, напротив, заключил пакт о ненападении с СССР, временно подорвав её стратегию), тем не менее собиралась договориться с ним после уничтожения последней [271], так как продолжала нуждаться в нем [159] .
159
Один из многих примеров лояльности английских властей к нацизму заключается в том, что британские секретные службы впервые узнали о геноциде, планируемом гитлеровцами, почти за три месяца до открытия первых лагерей смерти. Однако английское правительство, даже несмотря на интенсивность ведущейся им пропагандистской войны против Германии, предпочло до последней возможности систематически замалчивать сам факт их существования и функционирования [140].