Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
В результате советская управляющая элита, ориентируясь на «старый», индустриальный рабочий класс, в силу фундаментального изменения технологического положения и социальной роли последнего из прогрессивной общественной силы незаметно для самой себя стала силой реакционной.
Отказ от служения новому прогрессивному слою (ИТР) породил принципиальный конфликт политической власти с по-настоящему передовой частью общества и сделал последнюю (в лице технической, то есть подлинной интеллигенции) объективным противником государственности, превратившей себя с точки зрения технологического (а значит, и социального) прогресса в реакционную силу.
Это вызвало враждебность интеллектуальной советской элиты, а со временем
Враждебность советской управляющей элиты к определяющей будущее технической интеллигенции была вызвана и переориентацией хозяйствующих субъектов со снижения издержек на рост дохода (непосредственно вызванной реформой Косыгина – Либермана, а фундаментально – неприспособленностью планирования к усложнению экономики, вызванной научно-технической революцией [18]).
Завышение издержек – более естественный для монополий (созданных индустрией и не сдерживаемых конкуренцией в позднесоветской «экономике распределения») способ увеличения дохода, чем технологический прогресс. Это породило самоубийственное отторжение советской управляющей элитой обеспечивающей прогресс социальной группы, стремящейся к созданию и «внедрению» (этот термин с обескураживающей откровенностью выразил противоестественность процесса для управляющей системы) новых технологий, – и её ответную враждебность.
Сегодня Россия слишком хорошо видит, что продолжение торжества ориентированного на Запад и способного заниматься лишь её грабежом либерализма может закончиться только её уничтожением. Залог будущей победы и возрождения России заключается в общем для нашего народа осознании и неприятии Катастрофы (вместо восторженного стремления к ней, характерному для либеральных революций февраля 1917-го и 1990–1991 годов), общем понимании того, что либерализм несет России смерть и открыто жаждет её смерти, изощренно и разнообразно оправдывая и призывая её.
Российские либералы (за исключением ненавидящих Россию в силу доминирования у них этнического мышления и глубокого расизма) пришли к этому состоянию и к выполнению этой роли часто незаметно для самих себя, – на первом этапе своей трансформации искренне исходя из любви к свободе, утверждения суверенитета и самоценности личности, отрицания её подчинения обществу, частью которого она, если и не является, всё равно должна быть хотя бы для собственного гармоничного развития.
Последовательно стремясь к обеспечению индивидуальной свободы (уже в этом заключалась психоисторическая ловушка либерализма, виртуозно подменяющего конструктивную и позитивную «свободу для» деструктивной и разрушительной «свободой от»), они в политическом плане – совершенно естественно и логично – стали опираться прежде всего на наиболее свободную часть общества.
В позднем Советском Союзе, в отличие от 60-х и даже первой половины 70-х годов, это была уже не инженерно-техническая интеллигенция (прикованная к необходимости постоянно зарабатывать себе на жизнь хотя бы подчинением начальству), двигавшая демократизацию, а нелегальный (а с конца 80-х – и легальный) бизнес.
Опираясь на этот бизнес, либералы при помощи массового участия инженерно-технических работников, составлявших основу советского среднего класса, свалили Советскую власть и затем (не только из-за своей беспомощности, но и для облегчения спекуляций бизнеса) уничтожили этих работников в социальном плане, лишив их каких бы то ни было жизненных перспектив и обрушив их в нищету.
После этого оказалось, что для политического успеха необходимо опираться не просто на наиболее свободную часть общества – класс предпринимателей, но именно на его наиболее сильную часть.
Сначала это был просто удачливый крупный бизнес, однако очень быстро политической и финансовой опорой, – а значит,
177
Иногда это отношение прямого владения в силу низкого культурного уровня российских олигархов приобретало предельно циничные, откровенные формы. Так, один из телемагнатов ельцинской России, проводя в конце 90-х годов западным дипломатам экскурсию по своему роскошному дому в центре Москвы, говорил буквально следующее: «Это у меня голубой зал… А это у меня розовый зал… А это у меня бассейн… А это у меня в нём [имя одного из наиболее известных тогда либеральных медиаменеджеров, впоследствии в эмиграции покончившего жизнь самоубийством, – вероятно, из-за ощущения её полной бессмысленности] плавает.»
А затем оказалось, что за спиной «олигофрендов» стоит не только подчинившее их к концу первого срока правления Путина (однако затем во многом опять подпавшее под их влияние) российское государство, но и главный субъект современного всемирно-исторического развития – глобальные монополии (прежде всего финансовые), оформившиеся к началу третьего тысячелетия со своими политическими и, что не менее важно, культурными представителями в глобальный управляющий класс (см. параграф 11.5).
В результате от службы свободе и индивидуальности российские либералы за считанные годы и, как правило (в силу низкой личной культуры и отсутствия привычки рефлексии), незаметно для самих себя, в силу простой повседневной политической целесообразности перешли на службу глобальным монополиям. Те из них, кто по любым причинам (от глупости до порядочности) не осуществил этот переход, с неизбежностью лишились своего влияния и либо были выброшены с политической арены, либо перестали быть либералами и, осознав, что интересы народа и цивилизации выше интересов их частных элементов, какой является отдельная личность, тем или иным образом, в той или иной форме перешли (или хотя бы попытались перейти) на службу народу.
Оставшиеся же либералами к настоящему времени (и даже к концу 90-х годов) уже достаточно давно, ещё на стадии служения олигархии (и тем более в последующем, на службе у неизмеримо более жестких и жестоких глобальных монополий) растоптали свои исходные ценности и полностью расстались с их содержанием.
Вместо защиты прав собственности как таковой они стали защищать исключительно собственность своих хозяев, последовательно отрицая право собственности всех остальных. (Стоит напомнить, что российская приватизация была ужасна не только нарушением закона, массовым ограблением людей, разрушением социальной сферы и производственных предприятий, но прежде всего именно отрицанием права собственности как таковой и тотальным разрушением этого права как основополагающего в условиях рыночной экономики общественного института, – за которым обычно с неизбежностью следовало и физическое разрушение самой этой собственности)
Вместо свободы конкуренции российские либералы стали под её флагом защищать исключительно свободу монополий, которым они служили, злоупотреблять своим положением, разрушая тем самым всё вокруг себя, – то есть стали защищать свободу конкуренции монополий с зависимыми от них участниками рынка и свободу самих этих монополий подавлять в зародыше (причём на практике – любыми в прямом смысле слова методами, включая откровенно криминальные) любую попытку кого бы то ни было конкурировать с ними.