Цугцванг

Аркади Алина

Порция глинтвейна и мужчина, окруживший меня вниманием, дарит состояние эйфории и желания продолжения. И если вчера я сомневалась в возможности секса, то сейчас, глядя в искрящиеся глаза, укутывающие нежностью, хочу оказаться в домике и проснуться не одна.

Возвращаемся на базу затемно, проведя на склоне семь часов. Приятная усталость, разливающаяся по телу, подталкивает к ужину и отдыху. И пока сидим в кафе, ожидая заказ, Паша снова и снова смотрит на телефон, который лежит рядом.

– Ты ждёшь звонка?

– Нет, сообщения. – Убирает телефон в карман. – Ребята

переделали макет, который не понравился заказчику, и я жду, когда отпишутся о согласовании. И всё – я весь твой.

– А часто бывает, что заказчик требует исправлений?

– Часто. У всех разное понятие «красиво». То, что вызовет моё восхищение, тебе, например, может совсем не понравиться. И наоборот. Зависит от восприятия. Иногда такое заказывают – кровь из глаз, – в подтверждение прикрывает верхнюю часть лица ладонью.

– Что в этом случае делаете?

– Стараемся осторожно увести заказчика в ином направлении. Иногда получается: человек прислушивается, и даже несмотря на собственные предпочтения, принимает наше мнение, а иногда компромисс невозможен.

– Почему?

– Потому что есть очень упёртые экземпляры, считающие своё мнение единственно верным. В этом случае отступаем. Заказчик одобрил, оплатил, а дальше не наша забота.

– Тебе нравится твоя работа? Она интересная?

– Я бы сказал, креативная. Да, нравится.

– А кем ты хотел стать в детстве?

– Военным. Как отец.

– Не получилось? – Паша много рассказывает о времени настоящем, а вот о прошлом было озвучено лишь несколько скупых фраз, не считая истории с бывшей женщиной.

– Когда срочная служба закончилась, планировал подписать контракт, но не срослось. После поступил в институт, а дальше ты знаешь. А ты кем мечтала стать?

– Учителем начальных классов.

– Серьёзно?

– Да. Я хорошо лажу с детьми, и мне всегда казалось, что это работа мечты.

– Не получилось?

– Нет. К сожалению.

Помню, как сообщила папе о своём намерении поступить в педагогический и его недовольство. У него планы были иными, решение было принято, а моё мнение не учитывалось. Он делал из меня свою мечту, и права голоса у «мечты» не было.

– С годами я пришёл к выводу, что иногда мечты не сбываются нам во благо.

– Я с твоим выводом согласиться не могу. Сейчас точно.

– Иногда я тебя слушаю, и мне кажется, что тебя в семье обижали. Возможно, морально или физически.

– Физически нет, а вот морально… – подбираю слова, способные обрисовать обстановку в моей семье и скрыть нюансы деятельности папы. – Я не могу назвать это насилием в прямом смысле слова, скорее, косвенно. Ещё с детства папа уготовил мне конкретную роль, и делал всё, чтобы я в неё идеально вписалась. И я вписывалась до определённого момента.

– А затем, как я понял, произошёл разрыв с бывшим мужчиной, смерть отца, и ты оказалась в кофейне.

– Да, так всё и было.

Снова и снова соглашаюсь с тем, что папы больше нет. И всё бы ничего, вот только каждый раз внутри что-то переворачивается, напоминая, что я паршивая дочь. Интересно, надзиратели не появлялись? Если они не увидят

меня более двух дней, есть вероятность, что, вернувшись, я столкнусь в дверях отцом. И от этой мысли становится не по себе, особенно после того, я в десятый раз повторила, что родитель мёртв.

– Пойдём отдыхать?

Ужин съеден, счёт оплачен, и я очень хочу насладиться общением с Пашей наедине. Выходим из кафе и направляемся к домику, который оказывается на приличном расстоянии от главного корпуса. Но мне хорошо идти в обнимку с мужчиной и предвкушать развитие наших отношений в другом формате. Поэтому, как только входим, произношу:

– Я в душ.

Глава 8

Кажется, я здесь уже больше получаса, и чем длительнее моё пребывание, тем больше я нервничаю, представляя, как выхожу и… А дальше никак не представляется, поэтому кручусь перед зеркалом, «настраивая» своё отражение: собираю кудрявые волосы в хвост, распускаю, слегка собираю сверху – ни один из вариантов не делает моё квадратное лицо уже.

Именно сейчас все комплексы просыпаются разом, и от недовольства лицом и волосами перехожу на тело. Чёрный пеньюар, который я предусмотрительно взяла, смотрится хорошо. А вдруг недостаточно? Грудь могла быть больше, талия уже, бёдра меньше…

Понимаю, что ещё десять минут и я загоню себя в тупик, вообще отказавшись выйти из ванной. Поэтому открываю дверь, столкнувшись с Пашей, который, как мне кажется, ждал, когда я появлюсь. Не говоря ни слова, проводит взглядом сверху-вниз и даже, как мне кажется, едва заметно кривится, обходит меня и исчезает там, где я пробыла слишком долго.

Растерянно топчусь на месте, не ожидая такой реакции. Всё настолько плохо? Однозначно плохо, если он равнодушно прошагал мимо. Мечусь по комнате, сжимая и разжимая пальцы и прикидывая, что делать. А можно что-то сделать, если мужчина, увидев женщину полуобнажённой, не выдал никаких эмоций? Нет, конечно. По крайней мере, я в этом уверена.

Приближаюсь к двери в попытке различить звуки: шум воды, негромкий голос Паши, короткие оповещения телефона. Почти одиннадцать, и странно, что его беспокоят с работы в такое время. Проверяю свой телефон, который почти разрядился, и по-прежнему не хочет ловить сеть. По привычке ставлю на зарядку и продолжаю теряться в сомнениях, решая, что делать.

Можно вызвать такси и уехать сейчас, чтобы не смущать Пашу своим присутствием и не накалять обстановку. Странно оставаться с ним в номере после такой реакции. Вновь иду к двери. Разговор продолжается: не могу различить слова, но интонация непривычная, а о спокойствии речи не идёт. Может, у него имеется женщина, которая выясняет, куда уехал её мужчина? Штампа в паспорте у него нет, но при замене его можно не ставить или проживать в гражданском браке.

Понимаю, что меня трясёт от напряжения и осознания собственной непривлекательности в глазах мужчины, который почти две недели укутывал вниманием и проникал в меня. Схватив телефон, хочу вызвать такси, но тут же понимаю, что для его вызова придётся позаимствовать телефон у Паши.