Цветик
Шрифт:
Они говорили перебивая друг друга.
– Аверченко, тренажер отменяется?
– спросила их подошедшая сестра.
– Нет! Сань, ты через часок давай в беседку, там над прудом.
– Да, товарищ старш... Тот улыбнулся:
– Капитан я теперь, Сань.
– О, поздравляю!
– Все, я тебя через час жду!
И было много разговоров через час. А Аверу Плешков сделал царский подарок - Петька прислал фотки народного гуляния: на одной, удачно пойманная в кадр, смеясь, кружилась Алька.
– Значит, решено, еду в отпуск с тобой, а потом уже к матери, -
– Как думаешь, не испугается она моего уродства?
Ха, - засмеялся Плешков, - Вы Альку не знаете, это ж пацан в юбке, у неё же шрамов на коленках полно, а еще где-то на попе, не, не, - заторопился он, - не подумайте чего, просто, она классе в третьем повисла на заборе, и задницу ей зашивали, это все в поселке знают.
У Цветиков все шло своим чередом, съездили в отпуск к деду в Чаховку, дед таскал их по всей многочисленной родне, хвалился своими внуками и правнуком, а родни было... Брянские родственники знались друг с другом, как выразился Сережка, до седьмого колена.
Если они шли по улице, непременно кто-то останавливался и спрашивал: "Чаго ж вы к нам не прийдите?"
Многочисленные застолья быстро утомили, и ребята взмолились:
– Дед, может, ты с Мишуком будешь в гости ходить, а мы хотя бы на великах проедемся, посмотрим твою Брянщину?
Уезжали далеко, особенно полюбился маршрут вдоль реки Судости, вода в которой была прозрачной. Оставляли велики у небольшого мостика и долго любовались на неспешно текущую воду, разглядывая речных обитателей. Проезжали большие поля с табаком-дедовой радостью, дух захватывало от открывающихся просторов, но Урал был роднее. . Несколько дней были в городе у дядюшки, и приехав назад в Чаховку, с изумлением узнали, что явился их батька - кто-то из родни сообщил, что его дети и внук приехали. - Да, Сережка, нам с тобой предстоит испытание на выдержку.
Дед, первым зашедший в хату, только и сказал: - Здорово, Мишка!
– а ребята с любопытством разглядывали, можно сказать, незнакомого мужика. Если Алька кой чего помнила, то Серега совсем не знал его.
– Здравствуй, отец!
– как-то хором выдали они, а папашка передернулся:
– Здравствуйте, дети мои, рад вас видеть!
Повисло неловкое молчание, папаня оглянулся на деда:
– Бать!
– Не, Мишка. Я сказав тебе усе. Ня буду с тобой говОрить!
Дед пошел до соседа, Алька, пожалев явно растерявшегося мужика, сказала: -Может, Вы поесть хотите?
Он опять передернулся:
– Почему вы меня папой не называете?
– Ну, папа, это что-то близкое, когда рядом, по голове гладит, на руках носит, на коленки разбитые дует, по заднице шлепает, наконец, - выдал Серега, - а, Вы, простите, как-то в этом участия не принимали.
– Так, а ты что, дочь, скажешь?
Алька пожала плечами:
– Мало что можно добавить, да и я, как бы, в Ваших глазах явно в категорию гулящих подхожу...
– Таак, разговора явно не получится!
– папашка выскочил за дверь.
Ребята помрачнели.
– Принесло его... Серый, тебе теперь алиментов не видать, точно,
– Аль, вот письма писать одно, а увидеть в живую и ничего, абсолютно ничего не почувствовать... деда и дядь Ваню когда первый раз увидел, такая волна тепла накатила, радовался как Минька, а тут глухо.
В окно было видно, как отец, размахивая руками, что-то говорит деду, а тот обходит его, явно не желая слушать.
– Вот гад, доведет деда, придется ему таблетки пить!
Алька выскочила во двор:
– ...только ты виноват! Разбаловал их!
– услышала она папашкины слова, и взыграла в ней Цветковская кровь и упрямство:
– Вы не помните, сколько деду лет? Не знаете, что ему противопоказаны волнения? Дед, иди в хату. А мы без тебя пообщаемся!
Отойдя на приличное расстояние от дома, Алька спросила:
– Что конкретно Вам от нас надо?
Тот растерялся:
– Ну вы же мои дети, хотел вот посмотреть, какие вы выросли.
– А раньше не возникало такого желания?
– Я вас не бросал, я с вашей матерью жить не мог. Если бы я тогда не уехал, меня бы посадили.
– Пожизненно?
– Что? Нет, не важно на сколько, но посадили бы, за запрещенную в то время баптистскую веру. Я когда уезжал, у меня сердце было чернее сапога.
– Сейчас побелело?
– Что ты понимаешь?
– взорвался папашка.
– Я что, вам не помогал, у меня все корешки переводов сохранились.
– Вот даже как? А слабо корешки за конец шестидесятых поднять и посмотреть сумму алиментов? Помнится, если приходил перевод больше, чем на десять рублей, у нас праздник был, иногда. А то, что Сережка зимой, на Урале, заметьте, в школу в кедах бегом бегал?
– А вашей матери поменьше надо было мужиков перебирать.
– Перебирала она или нет, но мы с братиком никаких чужих мужиков в доме не видели. И мать нас не бросила, а как могла тянула из себя жилы, она наша мама, и не надо на неё дерьмо лить!
– Да и ты недалеко от своей матери ушла. Вон, нагуляла... брала бы пример с Ирины, в институте учится, в Москве, умница, красавица.
Алька вздохнула:
– Правда, что институт в Москве, жаль, не МГУ или МГИМО, всего лишь текстильный... Зря вы сюда приехали, не получится у нас разговора. Я вас ни о чем не просила и не попрошу, даже случись, на кусок хлеба денег не будет... Если совсем честно сказать - я рада, что росла без отца!
Она развернулась и пошла, не слушая, что там ещё говорит этот абсолютно чужой мужик. Возле дома на мамочку с разбегу налетел Мишутка:
– Мама, мы с Хведей ходили у грибы! Много-много шпиёнов нашли, будем жарить их?
– Минь, надо говорить правильно!
– Мамочка, дяденька на меня смотрит чужой, - шепнул он Альке, - я немножко поговорю как Хведя и перестану. Можно?
– Деда, - закричал он, увидев вышедшего деда,- я тебе чего покажу, - и вприпрыжку побежал к деду. А другой деда сумрачно смотрел ему вслед.