Цветное лето, чёрно-белая зима
Шрифт:
– Тёма. Без проблем, – ответил он.
– Лиза, – представилась спутница Ирмы.
Она посмотрела на Тёму, улыбнулась хитро, как будто знала секрет и знала, что он тоже знает. Как будто этот секрет – их общий, один на двоих. А может быть, ничего такого не было, просто Тёме показалось. Но уже тогда он точно знал, что эта их встреча – не последняя, что их будет много, что всё это неслучайно. Он как будто увидел со стороны кадры из своей будущей жизни.
Они взяли кофе с пирожками и сели за один столик. Поговорили
– А хотите сейчас поедем ко мне в Холмы? – предложила Ирма. – Неблизко, конечно, зато на природе.
Дома у Ирмы всегда толклось много странных и интересных людей: актёров, фотографов, музыкантов и тусовщиков без определённых занятий. Здесь пахло табаком, кофе и странными экзотическими пряностями, которые Ирме привозили знакомые иностранцы.
На стенах висели приколотые булавками к обоям фотографии. Много было снимков самой Ирмы: с репетиций, со спектаклей, с микрофоном на сцене какого-то клуба, в песочнице с бородатым мужиком и с батареей бутылок на переднем плане. Ирма в купе поезда, Ирма за барной стойкой, Ирма в обнимку с Цоем. Отдельно в рамке висел её большой портрет, где она сидела в полутьме, и свет падал на неё сбоку и сзади, создавая свечение вокруг её головы, похожее на нимбы святых.
– Мой сосед Макс снял, – сказала Ирма Тёме, показывая на портрет.
Тёма кивнул. Портрет был хороший. И, вообще, ему у Ирмы очень нравилось.
– Можно? – спросил он, беря гитару.
– Давай, – ответила Ирма, – играешь?
Тёма подстроил гитару и сыграл пьесу Баха.
– Здорово, – сказал Ирма, – я так не умею.
Тёма поднял голову и увидел, что Лиза с интересом смотрит на него.
– Только классику играешь? – спросила она.
– Нет, конечно! – ответил Тёма, – рок, джаз. Больше люблю джаз.
И он сыграл им Autumn leaves. С оттяжечками, с ритмической пульсацией, с чувством. Сыграй он так на экзамене, его бы взяли. От воспоминаний об экзаменах ему стало неловко. Как он облажался! Почти год прошёл, а ему до сих пор стыдно. Конечно, можно было пойти учиться в заведение попроще, но он не хотел. Aut Caesar, aut nihil, как говорил не самый симпатичный из римских императоров Калигула. Или всё, или ничего.
– Ты крут, – сказала Лиза, – где-то учишься музыке?
– Уже нет, – ответил Тёма, – или ещё нет. Школу закончил, а в училище не взяли. Завалил вступительные. Посоветовали заниматься, набираться опыта, впечатлений и пробовать на будущий год.
– А мне кажется, что ты очень здорово играл, – сказала Ирма.
– Это только сегодня, – улыбнулся Тёма, смотря на Лизу, – только сегодня.
Он набрался храбрости и попросил у неё телефон. Она, смеясь, дала. Тема позвонил ей на следующий день. Они начали встречаться, если так можно было назвать их странные отношения.
Лиза
Он перестал стричься, и его средней длины прическа через пару месяцев превратилась в творческого вида лохмы, которые ему страшно нравились, а у работников милиции будили смутные подозрения.
Лиза много ему рассказывала о себе. Говорила, ничего не скрывая, это создавало у Тёмы ощущение безграничного доверия и близости. Он узнал, что с пятнадцати лет у неё был любовник, музыкант, намного старше её. Он инициировал её, ввёл в мир свободной любви, музыки и наркотиков. Через четыре года бросил. Собирая осколки своего мира, она порезала руки – на её левом предплечье было два больших поперечных шрама. Это называлось попиленные вены. В её среде такое не редкость, потом он часто видел такие.
В мае они ещё раз ездили с Лизой в Холмы вместе с Ирмой и Кэпом. Гуляли по берегу среди сосен, а потом купались в заливе. Бегали по мелководью, брызгались и дурачились.
Кэп влез на огромный камень, поднял руки к солнцу и крикнул:
– Мир вам, люди!
Это звучало как откровение. Этот мир Кэпа был не «мир» с плакатов и конкурсов политической песни. Он был настоящий. Тёма поразился, как много смысла, оказывается, может быть в затёртой истрёпанной фразе.
Они играли в пятнашки в холодной весенней воде, и каждый раз, когда Тёма касался Лизы, или она случайно хваталась за него, чтобы сохранить равновесие, он чувствовал, как через его тело бежит электричество – резким разрядом или мягким течением, поднимаясь вверх по позвоночнику, уходит куда-то в макушку и наполняет его ощущением полного безоговорочного счастья. Пожалуй, тогда он первый раз осознал, что любит её, что это не просто симпатия, не просто влечение.
Потом, вечером они пили чай у Ирмы дома. Лиза сидела, закутавшись в плед, счастливая и умиротворённая, а Тёма смотрел на неё с такой нежностью, что только слепой бы не заметил, как он влюблён.
– Воздух чувствуете, какой, а? – спросил их Кэп, стоя у открытого окна. Он закрыл глаза, вдохнул запах свежей листвы и улыбнулся. Он был пьян одним этим запахом.
Тёма удивился тогда, что сам не пьянел от него раньше, понадобилось встретить Лизу, чтобы рядом с ней этот запах и эти сумерки, эта тишина и стрекот кузнечиков стали такими значимыми и счастливыми.
– Ты хорошо улыбаешься, Тёма, но всё время молчишь, – говорила ему Лиза. – Ты – хороший. Был бы ты постарше, может быть, у нас что-то и получилось бы.