Цветные ветра
Шрифт:
Семей протянул согнутую, как птичий коготь, руку.
– До свидань, Настасья! Заходи в гости.
Остро взглянул на нее, вздохнул и на пороге сказал:
– Ты ему пожалобней. Пушшай не дурит, не маленький. Коли так, то начинать не к чему… Эх ты, господи, времена тоже!…
Дмитрий на крыльце, глубоко втягивая дым, курил трубку. С одной ноги он скинул сапог и, мотая ногой, раскручивал портянку. Увидав Семена, путано захохотал:
– Их, лешак дери, потеха! Чисто свиньи, хрюкают, визжат,
Семен прошел мимо. Дмитрий поднялся, волоча портянку, за ним. Фекла у печи вынимала хлебы. Увидав мужа, она, оставив лопату, завыла:
– Сам он, мамонька, сам!… Снохач треклятый! Сам, Сенюшка, да-авно привязывался!…
Семен сбросил шапку на голбчик к Устинье. Дмитрий запер дверь на крючок.
Из горницы вышла Дарья. Влажные, встрепенувшиеся глаза и сухие губы. Прижав руку к сердцу, она покачала головой, вздохнула.
Фекла, закрыв руками голову, выла:
– Сенюшка!… Солнышко… камень ты мой самоцветный!… Ле-езет старик-то!…
Семен спокойно, как бьют лошадь, ударил Феклу в шею. Фекла качнулась. Он быстро левой рукой ударил снизу в подбородок. Изо рта у ней на выпачканную в муке кофту прыснула густая кровь.
– Д-дай ей! – высохшим голосом торопил Дмитрий.
Семен отскочил и ногой ударил Феклу в живот. Фекла тяжело повалилась на стол, задела хлебы. С караваем упала на пол. Каравай облило кровью.
Семен схватил хлеб, кинул его на лавку. Дарья обтерла с каравая кровь. Фекла, вязко трепыхаясь, остро визжала.
– Уби-ил, мамонька, уби-ил!…
Семен с наскоку ударил ее сапогом в глаз. Фекла схватилась за сапог, хрипела протяжно.
– Так им, сукам! – осипло сказал Дмитрий и вдруг, обернувшись к Дарье, ударил ее в скулу.
Дарья схватилась за косяк и оползла на пол…
Пахло в избе кровью, хлебами и овчинами…
И не слышно было тихого плача слепой Устиньи.
Калистрата Ефимыча в келье не было. Семен стоял, дожидая его за воротами. Дмитрий плел на руку браслет из растущей у ворот травы и отяжелело рассказывал:
– Я, парень, за солдатчину-то больше сотни баб заразил. Пушшай ходют – докторам прибыльнее. И думал-надумывал подхватить княжню и нацепить, болтайся…
– Княжня не пойдет.
Дмитрий сплюнул.
– Очень просто! У нас фильтфебель в роте полюбовницей графиню имел, а у ней, брат, шестеро ребят. Семья. Письма присылала – печать-то в ладонь, рыжая!…
Семен запахнул азям, прихрамывая, исправил соскочивший с крюка ставень. Ошаривая стену, он разозленно крикнул брату:
– Старик-то наш заместо бы Настасьи-то княжню каку подцепил. Лучша! Им вот, бают, поместья Колчак
– А ты к Настасье ходил?
– Ходил. Я ей говорю: коли што – так я те и в дом не приму.
– А она?
– Она, знамо, напугалась. Провалиться, грит, на этом месте, а будет старик народ примать…
Желтая, перевисая к избам травами, строгая, важная шла улица. На середине ее бродил, помыкивая, вислобокий теленок. В церкви благовестили.
Семен перекрестился.
– Праздник седни, Митьша?
Дмитрий, прислонившись к заплоту, сказал:
– Знал бы, бабу не лупил! Лучше б блинов спекла. Давно блинов не ел.
Подтягивая на колена голенища, мечтательно протянул:
– Хочу я, Сеньша, френчу сшить, как в городах… А народу пошивного нету. Работаешь, работаешь, а отдыху нет!
– Заработался, прости восподи!…
Из переулка вышел Калистрат Ефимыч. Дмитрий втянул голову в плечи и свистнул,
– Ты его бей под сердце, – здоровай, верзила-а!… Коли сразу не собьешь…
Был Калистрат Ефимыч особенно росл и грузен. Взрыхляли ноги желтую землю. Из переулка корчевался за ним запах поднятой земли.
Семен метнулся руками, налепил на лицо злобливость, быстро шагнул к отцу.
Дмитрий подбоченился. Калистрат Ефимыч остановился. Синяя перелетала на груди борода. Лило от него землей и травами.
Вертляво отбежал Семен и вдруг полоснулся в крике:
– Да я тебе, стерва!… Как же?…
Низко, жилисто протянул Калистрат Ефимыч:
– Ты чего хочешь?
Твердые щеки Семена побурели, и он закричал:
– Людей-то пошто не примашь? Деньгу любишь?…
Дмитрий, часто кашляя, захохотал. Семен, размахивая сжатыми кулаками, кричал:
– Желаем мы по добру с тобой!… Раз ты так, мы что, маленькие? Мы тебе не работники!… Ты думашь, один надумал веру-то?… Кабы не я, так ты-то… мыкал, я…
Дмитрий достал из кармана бумажку, расправив ее на колене, сказал с хохотом:
– У нас тут приходы-расходы записаны. Прямо канцелярия. Самогонки только нету. Самогонку я не написал – выпил.
Семен, перебивая его, кричал, что купил коров, а тут убытки – не идет народ. Денег нету, покупать сена не на что. Дмитрий сипло говорил о френче.
Проехали на тележке мужики с заимки в церковь.
– Баял я вам, – устало сказал Калистрат Ефимыч. – Ничево нету у меня… ни веры… а народу мне не надо, не приму. Пушшай куда хочет идет.
Семен, отскакивая, с визгом кричал:
– Брешешь! Я знаю, что у те на уме! Ты думашь, меня омманешь? Однако я не пень. Ты другим пой, – Он беспокойно оглянулся, тоскливо сказал: – А на бабу плюнь… черт с ней… потаскуха – и только. Чо, у те баб мало? Я прощу, только…
В церкви забили “Достойную”. Семен закрестился.