Цветок с тремя листьями
Шрифт:
— Почему ты не представишь своего друга? Хотя постой… Асано… — Иэясу поднял руку, словно указывая на родовой герб, вышитый на спине юноши. — Молодой господин, вы — старший сын Асано Нагамасы, ведь так?
— Да, господин Токугава. Именно так. Мое имя Юкинага, — юноша проговорил это, все также не поднимая головы.
— Что же… Очень рад видеть в своем доме сына своего старого друга. И вдвойне рад вашей дружбе с моим Хидэтадой.
— Господин Токугава… — Юкинага опустил голову настолько низко, что уперся лбом в галечник, —
Иэясу приподнял брови:
— Тогда что же? Говорите свободно, другу моего сына нечего смущаться в этом доме.
Юкинага шумно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Похоже, господину Токугаве ничего не известно об инциденте, и это усложняло задачу. Впрочем, а на что он надеялся? Что кто-то позаботится о том, чтобы облегчить ему тяжесть заслуженной ноши?
— Я прошу вас выслушать меня. Поступок, совершенный мной, не предполагает прощения, поэтому я его и не прошу. И мне нечем оправдаться, поэтому я не буду даже пытаться.
— О… — протянул Иэясу и нахмурился. — О чем вы говорите? Что за поступок вы совершили?
— Я затеял ссору с вашим сыном, господин Токугава. И вынудил его принять мой вызов и обнажить меч. И ранил его.
Юкинага хотел добавить что-нибудь еще, но больше не нашел подходящих слов. Впрочем, самое важное он сказал, разве нет?
— Хидэтада? Ты ранен?! — Иэясу повернулся к сыну. — Насколько серьезна твоя рана?
— Ничего серьезного, отец. Лекарь его светлости уже осмотрел меня и перевязал.
— Ах вот оно что… его светлости, ты говоришь? Это значит, вы затеял драку во дворце его светлости? Я правильно понял?..
— Нет, не совсем… — Хидэтада запрокинул голову, чтобы видеть лицо отца. — Наш поединок произошел перед воротами замка.
Иэясу вздохнул и опустил руки. Потом медленно шагнул к Хидэтаде и наклонился:
— Скажи мне, сын, только честно и не скрывая ничего. Ты мог избежать этого поединка?
— Да, отец… — Хидэтада, не выдержав пристального взгляда, уставился в землю.
— Тогда почему я слышу о том, что ты «подрался»?! И был ранен?!
От резкого крика Хидэтада вздрогнул:
— Простите, отец… это была моя ошибка. И моя вина.
— Ошибка? Вина?! — лицо Иэясу слегка покраснело, а левый глаз дернулся. — Это все, что ты можешь мне сказать? В свое оправдание? Я задал тебе вопрос. Тебе следует ответить на него.
Хидэтада судорожно сглотнул:
— Я боялся предстать трусом и слабаком в глазах своего старшего друга. Опытного и умелого воина.
— Вот как… — Иэясу перевел взгляд на куст жимолости, обнимающий ствол, и некоторое время рассматривал цветы. Наконец он снова вздохнул: — Скажи мне, Хидэтада, много ли чести принесла бы тебе смерть из-за пустяковой ссоры с товарищем? А вам, юный Асано? Много ли пользы вы бы получили, убив моего сына? О чести я сейчас даже не говорю.
— Господин Токугава! — Юкинага
— Мне нет дела до того, кто затеял ссору, юноша. А Хидэтада, я уверен, прекрасно понимает, в чем именно заключается его вина, поэтому и не спорит. Погибнуть или получить рану из-за того, что вступил в безнадежный бой по причине пустого бахвальства, — это верх глупости. И ваше воспитание — не моя задача, это дело вашего отца. Передайте ему, что я хочу его видеть как можно быстрее, чтобы обсудить ваше поведение. А пока идите в дом, оба. Хидэтада, распорядись насчет обеда, я проголодался. Да и тебе с твоим товарищем тоже стоит перекусить.
Обед прошел в полном молчании. Юкинага не чувствовал ни голода, ни вкуса пищи, но ел старательно, чтобы не обидеть хозяина. В голове было тесно от мыслей. Неужели это все?.. Так просто? Передать отцу приглашение на разговор? Не важно было, о чем господин Иэясу собирался с ним говорить, важно лишь то, что решение о наказании он предоставляет принять семье Асано. А значит, отношениям их семей ничто не повредит. Юкинага был озадачен. Неужели Хидэтада настолько безразличен своему отцу, что поддерживать дружбу с семьей Асано важнее? Или?.. Возможно, он, Юкинага, чего-то не понимает? Он сам слышал, как господин Токугава отругал сына, хотя в произошедшем не было вины Хидэтады. Теперь Юкинага просто терялся в догадках. Впрочем, даже в мыслях невежливо вмешиваться в дела чужой семьи.
Тем временем Иэясу закончил с обедом и вытер рот салфеткой, которую ему, с глубоким поклоном, подала совсем юная служанка в простом голубом кимоно. Иэясу улыбнулся девочке, отчего та покраснела и смущенно отошла в сторону. А Иэясу откашлялся:
— Кхм… на полный желудок многие вещи кажутся проще и понятнее. Я хочу, мальчики, чтобы вы хорошенько выслушали меня. Да, сейчас слова такого старика, как я, могут показаться вам лишенными смысла, но я как минимум дожил до своих лет, при этом не раз участвуя в сражениях, с этим вы согласны? А значит, я могу сказать слова, которые не мешает послушать, ведь так? — он негромко и добродушно рассмеялся.
Оба юноши молчали, опустив глаза. Вопрос Иэясу не требовал ответа. А его лицо стало серьезным.
— Я хорошо помню себя в юности. Я сам был таким же, как вы, поэтому хорошо знаю и понимаю, что движет вашими мыслями и чувствами, — он сделал небольшую паузу, словно задумавшись, а потом проговорил резко и жестко: — Вы — ничтожества. Никто. У вас нет ничего, кроме ваших имен. И даже они — принадлежат не вам.
Юкинага мгновенно вскинулся, словно желая возразить, его ноздри затрепетали, но с явным усилием он подавил вспышку накатившего гнева. Не то место и не то время, чтобы рассказывать о своих боевых заслугах.