Цветок с тремя листьями
Шрифт:
— И что ты замер как пень? Ты поможешь мне отсюда выбраться или нет? Или тебя тошнит от одной мысли, что ко мне надо прикасаться? — Из паланкина показались руки и плечи.
— Я всего лишь не хотел тебя оскорблять. Но вижу: ты не торопишься с ответной любезностью. — Киёмаса, подхватив Ёсицугу под мышки, рывком вытащил его из паланкина и поставил на ноги.
— Так лучше?
— По сравнению с перспективой выползать на коленях — просто замечательно. У тебя тут сад, что ли? — спросил Ёсицугу,
— Ну… да… — почему-то смутился Киёмаса, — я тебе эту историю потом расскажу.
— Расскажешь… — Ёсицугу запрокинул голову и прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то. — Я тоже последнее время этим увлекся. Цветы, они очень яркие. И запах. У тебя найдется место для моих людей?
— Да, конечно. Нарутака! Займись размещением гостей.
— Да, господин! — отозвался Нарутака откуда-то из кустов — видимо, старался не попадаться Киёмасе лишний раз под руку.
— И пусть приготовят мне фуро, — Ёсицугу открыл глаза и повернулся к Киёмасе.
— Да, конечно. Я вот как раз об этом и думал, когда ты меня тут в брезгливости подозревал.
Ёсицугу вопросительно наклонил голову.
— Я думал: предложить тебе ванну с дороги или сначала составить мне компанию в утренней тренировке? — пояснил Киёмаса.
— Ах, вот оно что! — из-под белой повязки раздался хриплый смешок. — Действительно, слишком сложное решение для тебя. Согреть воду для фуро — не быстрое дело. Пойдем.
— Жалкое зрелище, не правда ли? — Ёсицугу тяжело опустился на ступеньку и сжал рукой, облаченной в перчатку, стойку перил.
— А? — Киёмаса поставил шесты под навес и оглянулся. — Если честно, я думал, что будет гораздо хуже.
Он вытер пот с лица рукавом и направился к крыльцу.
— Это потому, что по тебе очень сложно промахнуться… — Ёсицугу протянул руку, и Киёмаса помог ему подняться. — Мицунари я бы вряд ли уже смог зацепить. Если бы он снизошел до тренировки со мной, разумеется.
— Злишься на него? — Киёмаса пошел вперед, показывая дорогу.
— С чего ты это взял?
— С того, что ты решил остановиться у меня, а не у него.
— Киёмаса, ты знаешь, что я не выношу, когда ты прикидываешься дурачком, — произнес Ёсицугу, останавливаясь.
Киёмаса оглянулся через плечо и усмехнулся:
— Да ладно. Я прекрасно понимаю твое желание спрятаться подальше от нашей заботливой мамочки.
Ёсицугу издал недовольный возглас. Киёмаса вскинул брови в притворном удивлении.
— Я ненавижу, когда меня жалеют. И ты это прекрасно знаешь, — прошипел Ёсицугу.
Киёмаса хохотнул:
— Тогда ты действительно по адресу. Тут нет ни одного безумца, который бы рискнул тебя пожалеть.
— Превосходно. А лекарь, умеющий держать язык за зубами, у тебя найдется?
— Лекарь? Мы не
Ёсицугу хрипло, с каким-то странным присвистом расхохотался, вздрогнул и внезапно поднес ладонь к горлу.
— Хоть что-то не меняется в этом мире, — сдавленно просипел он. — Ну, тогда тебе придется пережить несколько неприятных минут. Меч и копье мои руки еще способны удержать, а вот с узлом пояса им уже не справиться.
Фуро занимало б'oльшую часть ванной комнаты. Горячий пар поднимался над водой, и довольно просторное помещение было словно окутано туманом.
— Ничего себе… — Ёсицугу приблизился к бортику и заглянул вниз. — Да тут утонуть можно.
— Это я приказал поставить. До меня тут была ванна размером с чайную чашку, у меня туда даже ноги с трудом влезали.
Ёсицугу одобрительно хмыкнул. Потом обернулся к Киёмасе с задумчивым видом:
— А побрить ты меня сможешь? Так, чтобы не оставить ни одного пореза на коже?
— Да я тебе могу голову отсечь так, что она повиснет на кусочке кожи! — Киёмаса возмущенно передернул плечами.
— Благодарю за предложение, но пока не нужно. Однако буду иметь в виду. — Ёсицугу расставил руки в стороны. Киёмаса рассмеялся и взялся за узел его пояса.
— У меня осталось очень мало моментов, когда я ощущаю себя живым… и это один из них, — Ёсицугу вытянулся в воде во весь рост и закрыл глаза, явно наслаждаясь, — хотя, конечно, жалко портить столько воды сразу.
Киёмаса опрокинул себе на макушку ковш с горячей водой и замотал головой, отфыркиваясь. Потом потер лицо ладонями, задумался и подошел к ванне:
— Слушай, а зачем ты вырядился, как монах? Ну, эти тряпки на лице. Оно у тебя как раз выглядит вполне… нормально.
— Именно поэтому. Чтобы так оставалось подольше. Я говорил — малейшая царапина тут же начинает гнить и превращается в язву. Но под этими тряпками, как ты выразился, все чудовищно чешется. Поэтому любой монах бы позавидовал моему терпению.
— А мазь?.. Она что, совсем не помогает? Я с тебя ее, точно, пару ведер смыл.
— Почему же? Помогает… немного, — Ёсицугу вздохнул, — хорошо, что напомнил. Прикажи, чтобы ее принесли.
— Хоть что-то ты взял с собой. Надеюсь, чистую одежду тоже. А то твою уже унесли стирать.
— Да? — Ёсицугу оперся на бортики руками и сел. — А ты не боишься, что твои мальчики ее просто выкинут или сожгут?
Киемаса закатил глаза и наклонился:
— Мои косё не в первый раз в жизни стирают одежду, пропитанную кровью и гноем, поверь мне. И я уже не уверен, что не сверну тебе шею до конца сегодняшнего дня. — Он перебросил ногу через бортик и забрался в ванну.
Ёсицугу прищурился и глянул исподлобья слегка насмешливо: