Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
Но почему вдруг сорвалось с языка: «Меченый»? Может, мне, как ребенку, страстно захотелось, чтобы сбылось невозможное, чтоб вернулось прошлое? Может, захотелось обрести хоть на мгновение навсегда утраченную радость?..
116
Меня снедала мысль: «Если бы жив был наш жеребеночек...»
Цыганский табор крепко спал в глубокой весенней но чи. Даже папаша Мулон не заметил, как я выбрался из шалаша.
Что же делать: вернуться туда и попытаться заснуть,
Иногда страстное желание пережить еще не пережитое, испытать еще не испытанное похоже на ничем не объяснимое волшебство, обладающее силой вихря. Тогда ты без всяких колебаний отдаешься этому вихрю, полагаясь лишь на свое сердце, не считаясь с холодной логикой разума.
Вот какой вихрь завертел меня, и я двинулся по дороге, где только что промелькнула тенью эта лошадь — чужая, дикая и ничья. Я хотел убедиться, что в диковинной этой сказке есть все-таки нечто среднее между былью и сказкой.
Я побежал по серебристой от лунного света дороге, начисто забыв, что сейчас ночь и что лошадь можно вообще не найти.
Я должен ее догнать! Правда, она быстра как стрела, но ведь она без крыльев. А коли так, значит, я должен ее догнать. Во что бы то ни стало! Если надо, я превращусь в ветер, но догоню ее.
Сквозь мелькающие ветви больших деревьев видно было, как над дорогой вместе со мною бежит луна. Наверно, и ей не терпелось узнать, что у меня получится. На полях и лугах яростно стрекотали сверчки и будто тоже подбадривали меня:
«Беги вперед, парень, нечего колебаться! В жизни выигрывает только тот, кто упорен, кто верит в свое дело и ничего не боится, кто идет до конца... Так что беги за ним... А если устанешь — не беда. Потом отдохнешь. Если собьешь в кровь ноги — тоже не беда. Подживут со временем...»
И я бежал. Но от гумна до реки было далеко. Я стал
117
уставать. Не хватало воздуха, сердце колотилось как бешеное — вот-вот разорвется. Все тело покрылось противным, липким потом. Он струился по лицу, заливал глаза.
За поворотом дороги я вынырнул наконец из тени деревьев и тут же увидал неподалеку от себя коня. Теперь он рысил неторопливо и спокойно. Может, где-нибудь задержался у дороги, чтоб перехватить сочной травы, а может, уверившись в полной своей безопасности, просто отдыхал в ночной тиши, зная, что спешить ему сейчас некуда.
Мы выбежали на луг. Передо мной распахнулась серебряная ширь. Коня я почти нагнал. И опять повторил ошибку, уже сделанную однажды там, на гумне, — негромко крикнул:
— Меченый!
Я увидел, как, вздрогнув, конь на миг застыл в неподвижности, потом повернул ко мне голову, обеспокоенно заржал, резко
На бегу я заметил луну, тонувшую в речке, мост, похожий на белый ребристый остов рыбы... Немая, задумчивая, склонилась над рекою большая ива. Опять этот дьявольский мост!.. Теперь он показался мне вдруг врагом: переберется конь на тот берег — и тогда ищи-свищи ветра в поле!
Я задыхался и уже не бежал, а тяжело шагал. «Вот и все! Вот и все!» — в отчаянии думал я.
Однако конь и не подумал переходить мост, а двинулся вдоль берега, направляясь к густым зарослям камыша и тростника. Видно было, что шагает он медленно и вроде бы устало.
«Куда это он, куда?..» — со страхом подумал я. Если он спустится к воде и поплывет к тому берегу, я ни за что не догоню его и, пожалуй, совсем потеряю из виду. Может, где-то там, в другой деревне, другие люди поймают его, и будет он тогда возить их самих и их ребятишек...
Мы не спеша брели по берегу. Впереди — конь, за ним — я. Меня удивляла какая-то странная его безучаст¬
118
ность. Ведь знал же он, что я слежу за ним! Знал и то, что я чуть ли не рядом! Ведь ему ничего не стоило умчаться от меня как птица... Отчетливо вырисовывалась у самого берега бежавшая вперед тропинка. Рядом со мной тихо, неслышно плыла против течения желтая луна, похожая на какой-то таинственный корабль без капитана и без матросов. Временами я поглядывал на нее — круглую, улыбающуюся, — и мне казалось, будто это светлый глаз прекрасной лошади. Признаться, я недоумевал: как это она ухитряется в одно и то же время появляться в разных местах— и на небе и на реке?
На тропинке проступила вода. Прибрежный камыш и тростник становились все выше, все гуще, пока не превратились в высокий темный лес, сквозь который не мог пробиться даже лунный свет. Потянуло затхлой гнилью болота.
Я слышал, как шлепает по грязи конь. Наверно, он пробирался через заросли тростника — его саблевидные листья громко шумели.
Вскоре вязкая и липкая грязь облепила мне ноги. Я стал проваливаться в нее по щиколотку. Едва вытащишь одну ногу, как другая уже завязла. Меня охватил страх.
Пронзительный крик болотной птицы глухо прозвучал в темноте и тут же оборвался. Над болотом повисла пугающая, злобная тишина. Я поежился. Почудилось, будто волосы у меня встали дыбом. Я был один, совсем один на этом незнакомом, загадочном болоте. Отовсюду, изо всех уголков глядели на меня незримые глаза ночи. Не от кого ждать помощи или спасения. В этом месиве грязи и темноты не было никого, кроме меня и лошади. Я слышал, как она фыркает, как чмокает, чавкает под ее копытами коварная, расползающаяся жижица.