Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
Эх, коняга ты моя, коняга!..
Я почувствовал, что если я сейчас, сию же минуту не поговорю с каким-нибудь живым существом — неважно с каким, — то либо рехнусь, либо помру от страха. Погово¬
119
рить?.. Но с кем? Ага, с лошадью! Но у нее нет клички, а кричать ей: «Эй ты, лошадь, остановись!» — вроде бы как-то не к месту. Надо сначала придумать ей имя, а потом уж и кричать. Назову-ка ее именем моего жеребенка.
— Меченый, эй, Меченый, подожди меня!..
Мне часто приходилось слышать, как Базел, ценитель и знаток лошадей, рассказывал о
«С лошадьми нужно разговаривать так же, как и с человеком: мягко, нежно. Лошадь, как и собака, понимает человеческую речь. Вот потому-то наши слова, обращенные к ней, должны быть искренними, правдивыми, дружелюбными, должны идти от сердца...»
Когда я окликнул лошадь, она, кажется, остановилась. До меня донеслось ее ржание. Потом снова зачавкала грязь под ее копытами...
И вдруг нежданно-негаданно я вышел на голый пятачок твердой земли. Рядом с тихим плеском бежала река, словно хотела сказать мне: не бойся, Таруно, я здесь. Но лошадь куда-то исчезла, словно провалилась в яму, утонула в болоте. Светало. Под ногами было сухо. Я нащупал кучу сухих листьев и сучьев — наверно, принесла их сюда в половодье река, а когда убралась восвояси, то, должно быть, забыла их прихватить.
Я так устал, что без сил рухнул на эту сухую постель. Вокруг чернели заросли тростника и камыша. Как быть? На что решиться: двигаться вперед или вернуться назад?
Я лежал на сухой листве, со страхом прислушиваясь к еле слышному ворчанию воды, к гулким ударам своего сердца. Какая-то туманная пелена застлала вдруг глаза, и я погрузился в неизведанный мир, несший успокоение и -отдых...
Сначала я услыхал отчетливый хруст, потом недовольное фырканье и ржание. Я открыл глаза. Вокруг — сплошная зелень. Справа морщилась рябью вода, а прямо передо мной, залитый солнечным «светом, стоял огненно-рыжий
120
конь со светлыми влажными глазами. Они смотрели на ме ня доверчиво, словно узнав во мне старого, давно запропавшего друга. Добрые глаза... И чуточку удивленные.
Неужели это тот самый дикий конь, о котором рассказывали столько невероятных небылиц?
Или, может, я еще сплю?
Я протер глаза: нет, это не сон! В двух шагах от меня стоял красивый, стройный молодой жеребец, которого еще не касалась, наверно, человеческая рука.
Я присмотрелся к нему повнимательней и... вдруг вздрогнул от неожиданности: метка! Передняя правая нога жеребца от копыта и почти до колена была белой. Да это же мой Меченый! Эту белую метку подарила ему мать — наша терпеливая умница Белка.
Я невольно еще раз протер глаза: нет, я не сплю!
— Меченый! Сиротинушка моя, неужели это ты? Как же ты вырос! — не то шептал я, не то думал я — не знаю.
Знаю только, что сидел на сухих листьях и смотрел прямо в глаза лошади. И она тоже смотрела на меня — доверчиво, дружелюбно... И изредка моргала своими светлыми глазами.
— А я-то думал, что мы больше уже не свидимся! Я... я уже даже и думать о тебе перестал. Но ты не обижайся на это. Пойми: мы с тобою — одно целое. Я и ты...
Я боялся пошевелиться, чтобы не испугать его каким- нибудь неловким движением. И хотя все происшедшее казалось мне просто чудом, я все же поверил: этот огненнорыжий конь — Меченый, мой Меченый.
И мне захотелось приласкать его, прижаться к нему.
— Меченый, а знаешь ли ты, сколько раз я ложился спать с думой о тебе? Все боялся, как бы не зарезали тебя волки. Неужели ты не знал, что я ни за что не променяю тебя на осла, которого предлагали мне мальчишки? Я всегда верил, что ты жив, что мы с тобой когда-нибудь встре¬
121
тимся. Но теперь ты небось привык к вольной жизни и не захочешь пожертвовать своей свободой ради любви какого- то там мальчишки? Меченый ты мой!..
Медленно, осторожно я прикоснулся к мускулистому крупу жеребца, и теплая волна счастья захлестнула меня. Да, это было настоящее, невыдуманное счастье!
XXIV
Первые дни жизни в таборе дались Меченому, наверно, нелегко. Он то и дело пугался, дичился и был крайне неспокоен. Ни на одно мгновение его не оставляли в покое. Все время толпились возле него и дети и взрослые, разглядывали его, похлопывали по бокам и по крупу, словно хотели убедиться — не чудо ли это? Цыгане, а особенно ребятишки, хорошо помнили чесоточного и безобразного жеребенка, которого вечно дергали за хвост, словно котенка, и пинали ногами, как тряпку. Тогда все предсказывали ему близкий конец. А если я говорил им, что Меченый выживет, вырастет и станет красивым конем, все надо мной смеялись.
Папаша Мулон не мог прийти в себя от радостного изумления.
— Вот молодчина, вот молодчина... — бормотал он себе в усы. — Вот это настоящий конь! Кто мог подумать!..
В сумерках, когда у шалашей загорались веселые костры и вокруг них усаживались люди с оливковыми, широко улыбающимися лицами, мы — Насиха, Рапуш и я — устраивались где-нибудь в сторонке и я во всех подробностях пересказывал им все, что случилось со мной в ту ночь, когда я нашел своего Меченого.
— А ты еще не верил моей маме, что в твоей жизни будет много счастья! — звучал в темноте тоненький голосок девочки.
122
А Рапуш, не говоря ни слова, проводил смычком по звучным струнам своей скрипки и запевал ту знакомую песню:
Конь с гривою рыжей и буйной, как пламя!
К далекой звезде устремляя свой бег,
Ты песню мою пронеси над полями И светлыми водами рек...
И представилось мне, как я верхом на коне перемахиваю, словно сказочный герой, через балки и реки, а огневой конь несет меня в незнакомые, еще никем не открытые дали, плодородные и богатые...
Однако я не только не ездил верхом на Меченом, но даже и не пытался это сделать.
— Если хочешь, чтоб он был здоров и силен, не садись на него сейчас, а то испортишь, — советовал мне Базел. А его советы насчет лошадей были для меня законом.
Весть о том, что я поймал и приручил дикого коня, мгновенно разнеслась по деревне. Вся компания конопатого тут же явилась к нам на гумно. Во все глаза смотрели они на Меченого, вертелись вокруг него, оглядывали его со всех сторон, словно было в нем что-то необыкновенное.
— Значит, поймал все-таки своего Меченого... — завистливо вздохнул кто-то из пацанов.