Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Повара подали свиные ножки, а также бараний окорок, украшенный свежей зеленью, поджаренный с луком мясной фарш, суп из легкого, потроха и прочее.
Вошли певицы и запели цикл арий «Тьма солдат-бунтовщиков» [14]. Симэнь подозвал певицу, исполняющую партию Инъин, и спросил:
– Ты из дома Ханей?
– А вы ее не узнали, батюшка? – вмешалась Айсян. – Это Сяочоу, племянница Хань Цзиньчуань. Ей только тринадцать исполнилось.
– Да, из нее выйдет толк, – продолжал
Симэнь велел ей наполнить пирующим чарки. Хуан Четвертый, не зная покоя, потчевал гостей.
Вскоре прибыла У Иньэр. Ее прическу, украшенную бирюзою и рядом мелких шпилек, стягивал жемчужный ободок, из-под которого был выпущен белый гофрированный газовый платок. В ушах красовались золотые серьги-гвоздики. На ней были белая шелковая накидка на застежке, с вышитой каймой, и бледно-зеленая из шаньсийского шелка юбка, отделанная золотой бахромою по подолу. Из-под юбки виднелись черные атласные туфельки, расшитые облаками.
Иньэр с веселой улыбкой отвесила земной поклон Симэню, потом поприветствовала сюцая Вэня и остальных.
– Уморила да и только! – заметил Боцзюэ. – Ему, видите, земной поклон, а нам? Кивнула и ладно. Что мы, пасынки что ли какие? Так-то вы из «Веселой весны» к гостям относитесь! Будь у меня в руках управа, я б на тебя палок не пожалел.
– Вот Попрошайка! – опять вмешалась Айюэ. – Нет у тебя ни стыда ни совести. Больно многого захотел! Неужели тебя почитать, как батюшку?! Только и знает во все свой нос совать.
Все уселись. Иньэр посадили за столом рядом с Симэнем и тотчас же подали чарку и палочки.
– По ком же ты носишь траур? – спросил ее Симэнь, заметив у нее на голове белый платок.
– Как по ком? – удивилась Иньэр. – По вашей супруге, конечно.
Польщенный Симэнь подсел к ней поближе, и они разговорились.
Подали суп, и Айюэ наполнила Симэню кубок.
– Мне еще надо засвидетельствовать почтение матушке Чжэн, – выходя из-за стола, сказала У Иньэр и направилась в покои хозяйки.
Когда она вернулась, хозяйка велела Айюэ уступить ей место за столом, а служанке приказала растопить жаровню, чтобы гостья могла согреть руки.
Снова накрыли столы и подали горячие блюда. У Иньэр откусила пирожного, попробовала супу и, отложив палочки, разговорилась с Симэнем.
– Батюшка, вино порядком остыло, – проговорила она, беря чарку.
Вино тотчас же убрали и принесли подогретого. Чжэн Чунь наполнил чарки Боцзюэ и остальным. Когда выпили, Иньэр спросила Симэня:
– В седмицу панихиду служили?
– Да! – спохватился Симэнь. – Спасибо тебе за чай, который прислала в пятую седмицу.
– Что вы, батюшка! – отозвалась Иньэр. – Мы вам послали далеко не лучший. Только хлопот вам
– Да, звали монахинь, – говорил Симэнь. – Дома молились. Из родных никого не приглашали. Не хотели беспокоить.
– Как себя чувствует матушка Старшая и остальные хозяюшки? – поинтересовалась певица.
– Спасибо, все живы и здоровы.
– Придя домой, вы, должно быть, чувствуете себя таким одиноким, – продолжала Иньэр. – Ведь матушка скончалась так внезапно. Сильно тоскуете?
– Еще как! – вздохнул Симэнь. – Не передать словами. Вот тут, позавчера, прилег днем в кабинете и ее во сне увидел, так, право, от слез не мог удержаться.
– Еще бы! Умереть так скоропостижно!
– Вы там интимной беседой заняты, а мы, выходит, скучай, – не выдержал наконец Боцзюэ. – Чарки вина не поднесут. Хоть бы спели. А то я сейчас уйду.
Тут засуетились Ли Чжи и Хуан Четвертый. Сестры Чжэн наполнили чарки и, разместившись у стола близ жаровни, стали настраивать инструменты. К ним присоединилась и У Иньэр. Перед гостями предстали писаные красавицы. Приоткрыв алые уста и слегка обнажив белоснежные зубы, они запели на мотив трехкуплетной арии «Играю со сливы цветком» из цикла категории «чжун-люй» «Белая бабочка», и дивные голоса их слились воедино. Стройное пение, казалось, размягчило бы и камень, разогнало бы и тучи.
– Хоть бы чаркой их угостил, а то только петь заставляешь, – обратился к Боцзюэ Симэнь, когда певицы смолкли.
– Ничего! – протянул Боцзюэ. – Не помрут, небось. Пусть хоть навзничь лягут или вытянутся в струнку, пристроятся на боку или на одной ноге стоят, как петухи, я дело справлю. Или вот еще штучки-случки: конь ретивый скачет по полю, дикий лис мотает шелк, подносит фрукты обезьяна, а рыжий пес, знай, лапу подымает, бессмертный указует путь, полководец полагается на арьергард, подпорка ночью устремилась к дереву. Вот, брат – свидетель, выбирайте любую [15].
– Сказала б я тебе, Попрошайка проклятый! – заругалась Айсян. – Чтоб тебе ни дна ни покрышки, болтун несчастный!
Боцзюэ поставил на поднос три чарки.
– Пейте, дочки! – говорил он. – Сам чарку к губам поднесу. А не будете, вином оболью.
– Я нынче не пью, – заявила Айсян.
– А я выпью, – сказала Айюэ, – но с одним условием: ты сперва встанешь передо мной на колени и получишь пощечину.
– А ты что скажешь, Иньэр? – спросил Боцзюэ.
– Мне что-то нездоровится, – отвечала певица. – Ладно, выпью полчарки.