Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Был когда-то! Да у меня ведь служанка руки на себя наложила. Родные жалобу подали, дело затеяли. Пришлось и дом-то продать, а ты про осла толкуешь.
– Дом – совсем другое дело, – заметил Дайань. – С домом проститься можно, но как ты с ослом своим рассталась, мамаша, прямо ума не приложу. Ведь ты ему ни днем ни ночью покою не давала. Да, заезживала ты его что надо – от усталости падал.
Сводня захохотала.
– Ах ты, макака несчастная! – заругалась она. – Чтоб тебе ни дна ни покрышки! Я, старуха, дело тебе говорю, а ты как мне отвечаешь? Какой ты зубастый стал. Гляди, жениться подоспеет, поклонишься
– Я ведь быстро скачу, а ты будешь до вечера плестись, – говорил Дайань. – Батюшка из себя выйдет. Садись-ка на коня – вместе поедем.
– Да я ж не зазноба твоя! – воскликнула Вэнь. – А люди увидят, что скажут?
– Тогда на соседского осла садись, – предложил слуга и добавил: – А лавочнику потом оплатим.
– Вот это другой разговор, – согласилась сводня и велела Вэнь Тану седлать осла.
Тетушка Вэнь надвинула на глаза пылезащитную повязку, и вместе с Дайанем они направились к Симэнь Цину.
Да,
Когда взбредет тебе на ум с красоткой в тереме спознаться, Ее наперснице тогда, как свахе, можешь доверяться. Тому свидетельством стихи: Персиковый источник, нету к нему дорог! Радует ветер весенний персика росный цветок. Где-то в горах затерян чудный источник тот. Пусть же рыбак разузнает, к влаге волшебной проход.Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Он попытать решил судьбу и получил ответ:
К небесной фее путь открыт. Ступай, препятствий нет.
Она мела крыльцо и вдруг записку подняла,
А лунной ночью песнь Сыма [1]красотку увлекла.
Свиданье в тутах [2]гонит прочь тоску, унылый вид,
А ласка даже и Люся [3]сурового смягчит.
Смеркается — бежит иной за полог поскорей,
Чтоб отходную заиграть невинности своей.
Так вот. Добралась наконец тетушка Вэнь до дома Симэня. — Батюшка напротив, — объявил Пинъань и пошел доложить. Симэнь сидел в кабинете с сюцаем Вэнем. Завидев Дайаня, он прошел в малую гостиную.
– Тетушка Вэнь пожаловала, — доложил Дайань. — У ворот ждет.
– Зови! – приказал хозяин. Сваха едва слышно приподняла дверную занавеску и принялась бить челом Симэню.
– Давненько мы с тобой не видались! – говорил хозяин.
– Вот и явилась, – протянула Вэнь.
– Где ж ты теперь проживаешь?
– Беда у меня стряслась, – говорила сваха. – По судам маялась. Прежний дом потеряла. Теперь в переулке Ванов обретаюсь. Это у Большой Южной.
– Ну, встань! Дело есть.
Тетушка Вэнь встала рядом с Симэнем. Он приказал
– Так к кому же из именитых горожан больше ходишь? – спросил Симэнь.
– У императорских родственников с Большой улицы бываю, – начала сваха, – у воеводы Чжоу, императорского родственника Цяо, у почтенных господ Ся и Чжана Второго. Я со многими знакома.
– А в дом полководца Вана вхожа?
– Постоянно навещаю, – отвечала Вэнь. – Госпожа с невесткой то и дело цветы у меня берут.
– Так у меня вот к тебе какое дело будет, – начал Симэнь. – Только не откажи в услуге. Он достал серебряный слиток весом в пять лянов и протянул его свахе Вэнь.
– Вот, стало быть, дело какое, – продолжал он шепотом. – Не могла бы ты как-нибудь зазвать госпожу к себе, а? А я бы с ней и встретился. Я тебя за это отблагодарю. Тетушка Вэнь расхохоталась.
– Интересно, откуда вы, батюшка, про нее прослышали? Кто же вам мог сказать?
– Говорят, дерево тень отбрасывает, за человеком молва бежит, – уклонился от ответа Симэнь. – А почему бы мне не знать?!
– А госпожа Линь, скажу вам, батюшка, – серьезно заговорила сваха, – родилась в год свиньи. Тридцать пять, стало быть, вышло [4]. А на вид – тридцать, никак не больше. И умна, и речиста. Одним словом, другой такой не сыскать. А если она что себе и позволяет, то только в большой тайне. Скажем, во время выездов ее всегда окружает множество сопровождающих, которые криками разгоняют зевак. Но выезжает она только по необходимости и сейчас же спешит назад. Вот сына ее, господина Третьего, что правда, то правда, дома не застанешь, а она по чужим людям не ходит. Это только злые языки, может, наговаривают. Поглядели бы вы, батюшка, какой у нее дом! Целый дворец! Сколько одних дворов! Так что, случится, и придет гость, никто знать не будет. А вы говорите, ко мне! Да разве она пойдет на окраину в убогую лачугу?! Нет, батюшка, я и серебра вашего не решусь взять. Если о намерении вашем госпоже намекнуть, это другое дело.
– Стало быть, не возьмешь? – спросил Симэнь. – Отнекиваешься? На зло хочешь навести? Устроишь свиданье, атласу поднесу.
– Что вы, батюшка! – взмолилась Вэнь. – При вашем-то достатке я о награде не волнуюсь. Большой человек, говорят, лишь взглядом окинет – счастьем подарит. – Сваха отвесила земной поклон и, принимая серебро, в заключение сказала: – Ладно, поговорю с госпожой и вам ответ принесу.
– Ступай, а я ждать буду. Прямо сюда и приходи. Слугу посылать не буду, слышишь?
– Хорошо, батюшка! – отозвалась Вэнь. – Или завтра, или послезавтра, либо рано утречком, либо вечерком ждите весточку. С этими словами она и вышла.
– Мне твоего не нужно, – обратился к ней Дайань. – Но лян серебра вынь да положь. Я ж за тобой ходил. Не одной тебе пировать.
– Ишь ты, макака! Молокосос! – заругалась Вэнь. – Пока на воде вилами писано.
Тетушка Вэнь вышла за ворота и взобралась на осла. Ее сопровождал сын Вэнь Тан с фонарем в руке.
Симэнь Цин и сюцай Вэнь продолжали в кабинете беседу, когда прибыл надзиратель Ся. Его угостили чаем, и Симэнь в парадном облачении отправился вместе с ним на пир к сослуживцу Ло Ваньсяну. Вернулся Симэнь к вечеру, когда зажгли фонари.