Цыганские сказания

Мазикина Лилит Михайловна

Я осторожно выпрямляюсь — моей голове только и не хватало очередного удара, скажем, об угол тумбочки.

— Обедаю. Ужин я проспала. А ты чего так поздно здесь?

— С учений, — засунув руки в карманы, Кристо разглядывает тарелки. — Сегодня ночные были. Вроде бы ты подписывала график.

— Вы разбудили Шаньи?

— Нет, отражали предполагаемое покушение на императора. За него был Тот, Батори не хочет в этом участвовать.

— Ясно, — я умудряюсь забраться на кровать и только тут замечаю, что медальон с портретом Ловаша по прежнему

лежит на одной из тарелок раскрытым. — Принесли вместе с обедом. Сижу и думаю, значит ли это, что я должна его надеть и носить.

Кристо неопределённо хмыкает. Возможно, дело в вынужденном воздержании, но смуглые запястья, выглядывающие из закатанных рукавов белоснежной рубашки, кажутся мне удивительно привлекающими взгляд.

Немного покачавшись на каблуках, муж сообщает:

— Мама велела спросить, не нужна ли тебе сейчас моя помощь, например, остаться на ночь или ещё что-нибудь. И не расспрашивать тебя больше ни о чём, пока ты сама не разрешишь.

Кристо выжидающе смотрит на меня, но я могу только пожать плечами:

— Пока что нет и... не разрешу.

Он кивает, отводя глаза.

— Тогда я, наверное, пошёл.

— Да. Спокойной ночи.

— Спокойной.

Когда за ним закрывается дверь, я соображаю, что вилка так и осталась немытой. Впрочем, аппетит у меня тоже пропал. Я засовываю медальон в ящик тумбочки и берусь за гадальные карты.

***

Прошло два дня, и, значит, два дня осталось — в смысле, до приезда Ловаша. Новость плохая: у меня до сих пор нет особенного плана, а полагаться на удачу, как бывало прежде, мне теперь нельзя. Новость хорошая: помидор стал уменьшаться, и теперь я могу передвигаться, ставя пострадавшую ногу на мысок, без того, чтобы в ней начало стрелять. Поэтому в данный момент я ковыляю по своей спальне, туда-сюда. Во-первых, чтобы разработать ступню, во-вторых, потому что нервничаю.

— Какого чёрта я вообще должна начищать твои ботинки, если ты ими не пользуешься? — из-за двери в гостиную показывается всклокоченная голова Катарины: мелкие кудряшки постоянно норовят выбиться из причёски, так что аккуратной её можно увидеть только в самом начале рабочего дня.

— Затем, что ты — мой денщик. Это входит в твои обязанности.

— Какого чёрта я вообще твой денщик?! Это... это... эксплуатация несовершеннолетних!

— Приличная цыганская девочка таких слов не знает, а если знает, вслух не говорит, — пеняю я сиротке. — Что поделать, не могу же я доверить свои вещи постороннему человеку. А других родственниц во дворце у меня нет.

— Мы не родственницы! Мы свойственницы, у нас нет общей крови!

— До какого колена проверяла?

Девчонка раздувает ноздри, сверкая светлыми зелёными глазами.

— Я у тёти Дины спрошу.

— Спроси. А пока погладь мне форму.

— Ты же её ещё дня два не наденешь!

— Или форма, или бальные танцы.

Катарина с рычанием утягивает голову обратно в гостиную.

—

Когда закончишь с формой, принеси нам обед из столовой, — кричу я вслед. В ответ доносится исполненное чувства слово:

— Эксплуатация!

Итак, что у меня есть на руках? Я знаю, как можно на время отвлечь вампира, как ослабить или нейтрализовать его чары. Хм. Пока всё. Хотя чисто теоретически можно попробовать вцепиться в кого-нибудь, чтобы ему немедленно начало не везти. Другой вопрос, что остальные спокойно стоять и глядеть не будут, а если они навалятся на меня все, то и невезения все получат понемногу. Слишком понемногу. Ну, там, рясы порвут или ремешки на сандалиях.

Ещё я могла бы им погадать. На любовь и дальнюю дорогу. И даже на их любимых прусских картах — я их, кажется, наизусть выучила. Сердечная приязнь, например — «Милин». Девушка, подающая юноше ветку цветущей яблони.

Отвлёкшись, я наступаю на пятку и чуть не падаю от боли. Невыносимо; из глаз даже слёзы брызнули, не говоря о том, что я не смогла сдержать крика. Мне кажется, или сотрясения мозга я переношу легче? Хотя бы потому, что чаще.

— Ты умерла, увидев призрака? — вопрошает сиротка.

— Нет, всё в порядке. Всего лишь наступила на ногу, и ничего больше.

— Чертовски жаль.

— Не чертыхайся.

— Давай я по-цыгански забожу тебя тогда, да? Чтоб тебе свою печень без горчицы съе...

— Просто молчи.

— Тогда ты не узнаешь, что тут в дверях стоит тот чеканутый вампир с ребёнком на руках.

Ференц Беренчи! — он сейчас сидит с принцем, подменяя двух его обезноженных нянек разом.

— Так проведи сюда, — я допрыгиваю до кровати, чтобы сесть. — О, Ференц, день добрый... нет, близко не подходите! У меня насморк, сопли с утра были просто до колена. Не хочу заразить малыша. Вы меня пришли проведать?

Рубашка у Беренчи заляпана чем-то вроде манного пудинга со сливой, и улыбка немного встревоженная.

— Я только хотел спросить, а что вы делаете, когда Шаньи не ест? Он пропустил завтрак, обед и полдник, отказывается есть наотрез. Ума не приложу, в чём причина.

Малыш выглядит довольно вялым — прислонился головой к плечу незадачливого няня и рассматривает меня. Может быть, это от голода?

— Вы предлагали ему разную еду? Он что-то просил особенное?

— Да. Нет.

— Температура?

— Нет, я на всякий случай дважды измерял. Русским способом, по-другому мне страшно.

— Вы знаете, что русским способом нормальная температура должна получаться ниже?

— Естественно, у меня там целая стопка книг о детях лежит. Я всё делал, как написано. У него тридцать шесть и восемь русским способом. В книге сказано, что это почти идеально.

— А, э, в горшке всё нормально?

— Ну, я в таком не очень разбираюсь, но оно не жидкое, — Ференц морщит лоб, видимо, пытаясь припомнить ещё какие-нибудь важные признаки. — Оно ведь должно быть коричневым, да? Так оно и есть коричневое.