Цыганские сказания
Шрифт:
— Я пока не пойду за обедом, — громогласно заявляет из гостиной сиротка.
— У него целый день рот такой слюнявый?
— Да, вы знаете, просто очень слюнявый. Всё время приходится подтирать, а он ещё и головой мотает, уворачивается от салфетки.
Пожалуй, стоит переключиться и расспросить кого-то более компетентного и наблюдательного. Я перехожу на галицийский:
— Шаньи, малыш, у тебя болит во рту?
— Бо-бо, — подтверждает мальчик, засовывая в рот палец. — Шаньи бо-бо.
Ференц вопросительно
— У него наконец моляры пошли резаться. Мы все ждали этого момента, так что можно праздновать. Дай ему погрызть кусок очищенного огурца, прямо из холодильника, прохладного такого. Когда зуб резался прошлый раз, помогало. Если что, можно послать в аптеку за специальным гелем, сейчас выпускают как раз для таких случаев.
— А может быть, ложечку наливки? Я помню, когда у моего младшего брата Рафиша... или у другого, Марци или Дюлы, их было так много, я немного путаюсь... когда у него резался зуб, нянюшка давала ему по ложечке наливки два раза в день, и он просто спокойно проспал весь трудный период.
— Ференц, за последние двести пятьдесят лет методы немного изменились. В частности, травить детей алкоголем перестали. Я уверена, что Ловаш в курсе и потому простит, если вы воздержитесь от рецептов своей молодости.
— Ладно. Спасибо за подсказку. Пойду за огурцом. Выздоравливайте скорее. Шаньи, скажи Лилике пока-пока.
Малыш вяло отмахивается ладошкой, и Ференц, сменив улыбку с тревожной на прощально-добродушную, исчезает. Его место в двери моей спальни почти сразу занимает Катарина:
— Сопли? Я не заметила никаких соплей.
— У меня их и не было. Я просто не хочу ненароком зацепить мальчика, — я осматриваю пятку, чтобы убедиться, что хуже не стало.
— В смысле «зацепить»?
— Ты разве не подслушивала, когда мы с тётей Диной разговаривали?
— Вот ещё. Я слушала музыку с коммуникатора. Через наушники. Я всегда так делаю, когда мне скучно, — сиротка демонстративно вытягивает петлю провода из нагрудного кармана. — Поэтому у меня с собой обязательно есть четыре с половиной часа отменного панк-рока.
— У меня удача закончилась.
Девчонка небезнадёжна: до неё доходит гораздо быстрее, чем до меня.
— Тогда какого чёрта я делаю с тобой в одном помещении?! Я не хочу споткнуться о палас и переломать обе ноги, как Госька!
— Не одна ты очень мстительна. А теперь иди и принеси нам обед. Поосторожнее с горячим супом. Я лично теперь обливаюсь всегда.
Определённо, привычка рычать не красит четырнадцатилетнюю девушку.
Я успеваю разложить пасьянс на прусских картах дважды, пока дверь в коридор не хлопает. Через пару секунд ко мне входит свекровь с довольно большим плетёным коробом в руках:
— Здравствуй! Я поставлю тебе на постель?
— Добрый день! Да, конечно. А что это? О, ты тоже здесь. Поставь столик ко мне поближе.
— Я же не должна прислуживать
— Вообще-то должна. Так что накрой как следует. Тётя Дина, вы не голодны?
— Эй, вторая порция — моя!
— Если твоя тётушка голодна, то нет. Не клади ложку просто так, под ней должна быть салфетка.
— Я не голодна, только чаю выпью, — к радости Катарины, сообщает свекровь. — Я вчера была на крестинах, ну, знаешь, у Яноша Панченко родился маленький, назвали Данко, и я поговорила со старухами. Мы кое-что придумали для тебя. Угадай, что у меня в коробе?
— Сорок подков? По крайней мере, я слышала, как что-то бренчало, и они приносят удачу, верно?
— Ой, про подкову я не подумала. Стоит прибить тебе одну на дверь. Чтобы отводить опасность.
— Ладислав будет в восторге. Он очень интересуется новыми техниками обеспечения безопасности, знаете?
— Он же не верит в цыганскую магию.
— Ну, я об этом, да.
Свекровь секунды две глядит на меня.
— Почему-то почти никогда не понимаю, когда ты шутишь. И что смешного, тоже.
— Да я просто... нервничаю.
— Понятно. Смотри. Чтобы выменять всё это, мне пришлось разорить свою сокровищницу. Ты же знаешь, нельзя покупать удачу, только дарить или менять. А дарить никто не захотел. Или, скорее, все захотели обновить свои украшения. Вот это, видишь? Зуб Маруси Михай.
— Такой большой?
— Лошадиный. В золотой коронке. Очень удачливый и, поскольку последнее время у Маруси всё гладко, скорее всего, заряжен бахт почти полностью. Носи его прямо в кармане. Я думала прикрепить к нему цепочку, но потом решила, что тебе будет не с чем надеть. Кстати, о подковах, вот эти серёжки теперь не снимай.
— Они же здоровенные, ими пони можно подковывать! Да ещё и из золота, — я взвешиваю очередной талисман на руке. — Это от кого?
— От Ангелы Сапорони. Такая, с большой родинкой над правой бровью. Ну, смотри, можешь спать без серёжек. Но вообще всё это, я думаю, лучше держать под рукой. Никогда не знаешь, в каком из талисманов закончится удача.
— Ясно. О, ладошка, такая была у кого-то в Пшемысле! — кажется, такая вот ладонь с изображением лилии в центре на чём-то вроде монеты называется «ладонь Богородицы».
— Да, твоя старая подруга, Патрина Шаркёзи, сейчас гостит у тёти. Передавала тебе привет. Кстати, единственная, подарившая амулет, а не обменявшая его. Я ей, правда, всё равно дала один перстень, просто так.
— А мне можно что-нибудь? Мне с этой безудачницей теперь каждый день рядом ходить, — сиротка жадно заглядывает в короб.
— Как раз теперь она больше не безудачница. Хоть обнимай её каждый час, ничего не будет.
— Я воздержусь, — обменявшись со мной взглядом, решает Катарина.