Цыганские сказания
Шрифт:
Когда тётя Дина, безо всякой опаски обняв и расцеловав меня, уходит повидать Кристо, я оказываюсь обвешена разными цацками, как американский дикарь после торга с добрыми европейцами.
***
Говорят, что в Нише полюбили друг друга парень и девушка. Но он был из христианской семьи, а она из мусульманской, и семьи были против их свадьбы. Они могли видеться только украдкой.
У цыган девушки в невестах долго не сидят: ей нашли жениха из богатой мусульманской семьи. Узнав об этом, парень пришёл в дом девушки и стал умолять отца отдать дочь
Парень ушёл домой. Он взял гитару и сложил песню о своей любви, а потом пошёл на радио и спел её в прямом эфире. Никто не знает, как ему разрешили; но его песню услышало всё Королевство Югославия.
Тогда ему позвонили несколько братьев из разных городов и обещали в назначенный день принести свои кроны. Этого было мало, но парень всё равно пришёл в пятницу, чтобы девушка увидела, что он сделал всё, что смог, а не отказался от неё.
Отец девушки сидел во дворе с большим тазом для денег. Парень положил в таз шесть крон.
— Это всё, голодранец? — спросил отец.
— Нет, сейчас мои братья принесут ещё, — ответил парень.
Отец засмеялся, потому что всё понял. Девушка смотрела из окна наверху.
Потом пришёл один из братьев парня и положил ещё четыре кроны. Потом пришёл ещё брат. И ещё брат. Потом пришёл друг парня. И ещё друг. И ещё друг. Все кидали в таз свои кроны, но их было мало, и отец девушки смеялся.
Потом пришли цыгане, которых парень не знал. И ещё цыгане. И ещё цыгане. Одни были из Нового Сада, другие из Ужице. Цыгане из разных городов. Некоторые приходили и приносили кроны от всей своей махаллы. Все кидали их в таз. Девушка смотрела в окно.
Прошёл час, и два, и три.
К дому девушки подходили и подъезжали цыгане. Одни были одеты бедно, другие богато. Одни были христиане, а другие — мусульмане. Одни кидали по кроне или по две, другие вываливали сразу десять. Таз наполнился доверху, и кроны стали расти уже горой: на палец, на два пальца, на три пальца. Девушка смотрела в окно.
— Если не хватит хотя бы полфунта золота, я не отдам её, — крикнул отец. В его дворе, на его улице, везде толпились цыгане, и приходили новые. И каждый кидал, хотя бы по кроне.
Потом цыгане перестали приходить, и кроны стали взвешивать.
Оказалось ровно на полфунта больше.
Цыгане тут же отпраздновали свадьбу, и это была самая большая свадьба в Нише и самая большая свадьба в Сербии, а больше была только свадьба у известного цыганского артиста в Зенице.
Тридцать лет во всей Сербии у цыган не было золотых крон — только у двух цыганских семей в Нише.
Глава XII. «Голод сильнее любого царя». Цыганская народная пословица
Я
— Подожди, там ещё бельё, воротник и корсет, — сообщает Катарина, убегая. Я смотрю на платье в ужасе. Куда же я буду есть, если ещё и корсет?!
Естественно, без помощи подопечной влезть во всё это, застегнув, затянув и прицепив всё, что надо, там, где надо, мне не удаётся. Из-за разницы в габаритах сиротка вертит меня, одевая, будто куклу.
— А причёска? — жалобно спрашиваю я. Катарина решительно скручивает косу мне на затылке пучком.
— Конечно, со всеми цыганскими штучками странно смотрится, но снимать не рекомендую, — резюмирует она, критически меня оглядев. — Тебе туфли дать или кроссовки? Считай это очень личным мнением, но в кроссовках удобнее, а под юбкой всё равно ничего не видно.
— А ты мне их зашнуруешь? Я в корсете не смогу.
— Да иди ты! Это не входит в обязанности денщика — потому что обувь неслужебная.
— Пойду босиком. Только куда?
— Салон де Лувр.
— Что, здесь и такой есть?
— Ладно, я отведу. Это возле спальни императора.
Не представляю, когда сиротка успела так изучить дворец — особенно, сожри меня многорогий, часть возле покоев императора, — но тащит по коридорам она меня очень даже уверенно. Наверное, стояла здесь в карауле или что-то типа того. С другой стороны, как давно мы ставим в караул курсантов?
— Полегче, оторвёшь мне руку, — шиплю я, когда скорость девицы Рац начинает приближаться к лошадиному галопу. Ходить спокойно для Катарины отчего-то — настоящее мучение, когда они с учителем танцев проходят мазурку или полонез, то доводят друг друга до истерики.
Остановившись возле одной из дверей, сиротка критически оглядывает меня и грубоватыми движениями матери, снаряжающей ребёнка в детский сад, оправляет на мне одежду.
— Будешь блевать, прикройся батистовым платочком. Я подвесила тебе в нарочный мешочек на поясе, — деловито советует она. — А будет приставать, зови меня, я ему морду подразукрашу. Я дочь мятежницы, мне всё равно карьеры не видать.
Ничего себе самуверенность в четырнадцать-то лет!
— Тебе и морды его не видать, он — взрослый вампир, а ты — «волчонок».
— Ну и что! Зато у меня ногти длинные, а у них глаза не восстанавливаются.
Я фыркаю и толкаю дверь, чтобы поскорее оставить несносное чадо за спиной.
Честно говоря, я почему-то ожидала, что Батори будет одет под стать мне — особенно после его исполненных ностальгии воспоминаниях о былых модах. Однако император встречает меня в самых простых — не считая, конечно, цены и бренда — белой рубашке, чёрных брюках и туфлях. Даже волосы, как всегда, заплетены в косичку. Несмотря на это, среди старинной мебели и деревянных панелей на стенах он смотрится так же органично, как и на стерильно-современной Турецкой веранде.