Цзи
Шрифт:
– Мой персональный цирк всегда к твоим услугам, – поклонился Огневский. – Выпить бы чего-нибудь… И покрепче. – Огневский машинально потер шрам.
– Сделаем, – улыбнулась девушка. – Вот это навыки, ты настоящий детектив! Вас правда такому учат в разведке? Ну или где там…
– Учили, – кивнул Андрей. – А я даже там выделялся… Это, видимо, с рождения. Чувства обострены, а мозг моментально цепляется за каждую мелочь, все хоть немного нестандартное. Задолбался я уже с этим, если честно… Потому я и не против сейчас принять на грудь. Пара стаканов вырубает этот проклятый радар. Хотя бы на время…
Огневский
Хорошо хоть, Андрей был опытным скитальцем – рюкзак у него в Китае уже воровали, а потому документы и деньги он всегда носил в «ксивнике», нашейном кошельке под одеждой. Так что в неизвестном городе осталось лишь кое-что из шмоток да пара книг.
Стася выжимала педаль, до Инчжоу добрались довольно быстро.
Отель, принадлежавший Го, назывался аж «Цюрих» и был на порядок лучше «Чанбайшаня». По звонку от владельца Огневскому выделили целый двухкомнатный номер, и снова – с большим балконом. Похоже, в этой части Китая на них особая мода.
Часов после девяти вечера в дверь номера постучали.
– Вот! – провозгласила Стася, входя в комнату.
В руках она держала пузатую бутылку с золотыми иероглифами. Ни одного из них Огневский не знал.
– Лучшее, что здесь есть, – торжественно подняла она неведомый напиток. – Если байцзю, здешняя водка, – это слишком жестко, а вино «Великая стена», наоборот, кислый компотик, то вот эта штука в самый раз. Вроде портвейна, крепкая и терпкая!
Они сидели на балконе, над огнями ночного Инчжоу. Город был похож на все прочие в Китае – огромные здания, ядовито-яркая реклама. Но тут неон растворялся в гладкой воде каналов – начиналась сеть великих рукотворных рек, построенных еще в древности и соединяющих центр Китая с морем.
Было довольно прохладно, Стася достала из шкафа запасное одеяло, большое и белое. Смешно завернулась в него вместе с креслом, на котором сидела. А Огневскому на температуру, как и на все на свете, было плевать. Он даже снял пуховик и повесил на спинку стула.
Сначала не чокаясь выпили за покойного Бояна. Но Стася не умела долго грустить, траурный настрой быстро улетучился.
Они и не заметили, как бутылка неведомого напитка опустела наполовину. Девушка зарумянилась и блестела черными глазами.
– Ой, а это что? – наклонилась она и что-то подняла с пола.
Андрей обернулся, увидел, что его куртка сползла со стула, упала, и из внутреннего кармана вылетел ярко-красный квадратик картона.
Сербка подняла карточку – на алом фоне оттиснут золотой иероглиф. Она нахмурилась вспоминая:
– «Цзи»?.. Это значит «удача», или что-то такое… Наверно, клочок открытки с добрым пожеланием? «Цзи сян жуи» – «Да будет удача».
– Ах вот как это читается! – сказал Андрей. – Друг подарил на память… Чуть не потерялась, елки-палки.
Он взял алую открытку из Стасиных рук, матово белевших в полумраке. Убрал в карман, закрыл его на липучку.
– Значит, Китай для тебя это удача? – улыбнулась девушка.
Андрей пожал плечами, но Стася, провозгласила:
– Обожаю эту страну, хоть здесь и нелегко… – У нее
Андрей вдруг понял, что они говорят не по-английски, а по-русски вперемешку с сербским. Хмель здорово помогает сближению народов: то ли у Стаси развязался язык, то ли Огневский вспомнил былые уроки, но теперь они неплохо понимали друг друга.
– Не знаю… – честно ответил он. – Не разобрался пока.
Стася не поддалась его занудству:
– А для меня Китай – это новый мир, новая жизнь! Я попала в Китай восемь лет назад, еще девчонкой, родители привезли. Тогда в Инчжоу были в основном одноэтажные трущобы, рядом большая помойка, за ней рисовые поля… А теперь, посмотри вокруг! – Она обвела рукой лес высоток в неоновом мареве. – Как в фантастическом фильме! Китай – это будущее, оно наступило. Скоро Америка с Англией окажутся глухой окраиной мира, а центр всего будет здесь, в Народной Республике. Будущее наступает сейчас, и я хочу быть тут, хочу участвовать в этом, уже участвую!
Огневский впечатлился. Типично славянская черта – прикрываться иронией, а внутри гореть какой-нибудь страстной идеей о светлом будущем.
– Знаешь… – проговорил он медленно, осушив бокал. – Пожалуй, и для меня Китай – это своего рода новая жизнь. Только… это жизнь после смерти.
Она удивленно подняла черные брови, а Огневский заговорил, медленно, чтобы сдержать внезапное возбуждение. Стасина склонность к пафосу и откровениям заразила и его.
– Все, чем я жил, погибло. У меня была любимая работа, где я чувствовал себя воином и мужчиной. Была родная страна, которой я служил. Была женщина, с ней я хотел быть до конца. А теперь… – Он поежился, хотя холода не чувствовал. – Воевать я больше не могу. – Он коснулся пальцами шрама. – Для страны я преступник. А женщина… ее тоже больше нет. Моя жизнь закончилась. Я умер и попал непонятно куда… – Он обвел рукой сверкающие небоскребы и огни пагод, расквашенные в воде пруда. – В какой-то странный загробный мир…
Даже сердце у Андрея забилось быстрее: впервые высказал то, что накопилось за долгое время. Увлеченный своим монологом, он не сразу заметил, что Стасино одеяло сползло на пол, а кресло опустело.
Он почувствовал затылком ее теплое дыхание. Длинные пальцы скользнули по его волосам, обжигая, коснулись шеи, нырнули под воротник.
Часть 1. Осколок. За Стиксом
За месяц до этого Огневский глядел через лобовое стекло в сумерки морозного утра.
Ехали по льду, ветер бросал на стекло колючие снежинки. Из Владивостока выбрались на рассвете, скатились с галечного пляжа на белое замерзшее море. Позади, на востоке, медленно светлело, вдоль берега мерцали желтые городские огни. Шины зашуршали на льду, присыпанному снегом. Старый японский джип бодро побежал прочь от берега, через замерзший залив.
На дворе был декабрь 2007-го, мост на ту сторону еще не построили. Если объезжать залив по дорогам, потратишь пару лишних часов. Куда веселее махнуть напрямую, по замерзшему морю, главное – не угодить в трещину или полынью. Каждый год несколько машин и пешеходов, решивших срезать по льду, проваливались в холодную пучину…