Да прибудет тьма
Шрифт:
В ноябре Неаполь пал. Византийцы устроили бойню, и в жуткой ненависти под стенами города не щадили никого. Убивали даже стариков и детей. Грабили, насильничали.
Группа таких наемников ворвалась и в их дом. Отца зарезали сразу, а над матерью долго издевались, заставляя мальчишку смотреть. Хохотали. Он помнил эти злые лица с гнилыми зубами. Этот запах и свою беспомощность. Мать гордо молчала, стоически перенося мучения, о пощаде не молила, лишь просила не трогать сына.
За отказ целовать одного из наемников, тот воткнул ей меж ребер нож. Мама умерла не сразу, а задыхалась медленно и мучительно.
Остальное помнилось смутно. Били его долго. По большей степени ногами. Один глаз вытек, выбитые зубы разлетелись под стол и под кровать, на которой лежала мама. Переломанные ребра не давали дышать. Было очень больно и Книва был благодарен сознанию, когда оно его покинуло. Уверенные, что мальчишка отошел в мир иной наемники собрали всё ценное, что было в доме, ничем не брезгуя и ушли.
Грег появился в сумерках, не дав Книве уйти к Богам. На губы пролилась теплая кровь, и тьма приобрела рубиновый оттенок. Когда очнулся, то боли не почувствовал. Помнил как легко дышалось и оба глаза отчетливо видели молодого мужчину с сединой в черных волосах. Лицо незнакомца, изуродованное шрамом, излучало тепло и уверенность. Серые глаза смотрели добро. Так Грег поначалу стал ему отцом, а когда пришло время, то побратимом. Братом.
Из прошлого Фолкора вернул Тимор. Жеребец громко ржал, разбивая землю копытом. На горизонте, где вздымались горы с белыми шапками, появилась черная точка, которая стремительно приближалась.
Конь Грега летел легко, почти не касаясь земли. Черный как Тимор, но выше и крупнее, он, как и его всадник, вызывал ужас у простых смертных. Звали его соответствующе — Хоррор*. Поравнявшись с ярлом Хоррор резко остановился. Натянутые поводья заставили встать его на дыбы.
— Приветствую, брат мой, — ярл смотрел на Льёта с настороженностью.
В ответ брат одарил холодным молчанием.
— Я должен сказать, прежде…
— Всё потом, — резко прервал его Грег и пустил коня в галоп по дороге через лес.
— Плохо дело, Тимор. Очень плохо, — сказал ярл и отправился вслед за братом.
Веселина нервничала. Что-то мешало ей сосредоточится, что-то неминуемо приближающееся. Топоры затихли. Солнце пригревало, наполняя воздух терпкими ароматами травы и полевых цветов. Сверкавшие голыми торсами викинги, возводили уже четвертый погребальный костер — по числу павших, а Веселина не находила себе места. Она то садилась к дубу, обнимая дерево, прижимаясь щекой к коре, то вскакивала и ходила взад-вперед.
— Что ты мельтешишь как стрекоза. Что тебя тревожит? — Матс поглаживал свисавшую с шеи змею.
«Неспокойно мне», — девушка остановилась, обратившись лицом к чаще.
— По-доброму неспокойно,
«Не знаю, не пойму».
Всадник вылетел из леса стрелой, пущенной из лука во врага. Чёрный конь не успел остановиться, а наездник, легко спрыгнув на ходу, сразу направился к месту под деревьями, где лежали тела погибших во славу Одина прошлой ночью. Замерли воины, остановили работу, настороженно наблюдая. Откинул одно одеяло незнакомец опустился рядом на колено.
Отмерли люди, вернулись к своим делам.
С нарастающей паникой наблюдала Веселина за мужчиной. Внутри всё трепетало, требовало бежать подальше от этой широкой спины, от коротко стриженного затылка. Кровь стучала в висках, а в животе порхали ядовитые бабочки.
— Кто это? — Матс шагнул вперед в любопытстве, но Веселина удержала, схватив за рубаху.
Незнакомец, накрыв тело, поднялся, осмотрелся. Взгляд его остановился на девушке. Веселина обмерла. Это был тот самый — со шрамом. Из её снов. Вспомнила, какие у него требовательные и ненасытные губы, и густо покраснела.
— Он мне снился, представляешь. Я его уже видел, — мальчишка смотрел на неё удивленно. — А чего ты красная такая?
Вопрос смутил её ещё больше, заставив отвернуться, чтобы успокоиться. Она считала незнакомца плодом своего воображения, полагая, что так подсознание помогает справиться с одиночеством после смерти бабушки. Давно он стал её наваждением, вначале появляясь во сне раз в месяц, а затем всё чаще. В последнее время она видела его через каждые две-три ночи. Сказочные ночи.
— Они о чём-то спорят. Слышишь? — Матс требовательно подергал её за рукав. — Гляди, в нашу сторону показывает.
Сзади послышались шаги. Сильные руки развернули девушку за плечи, крепкие пальцы сжали горло.
— Кто ты? — от его голоса у Веселины подогнулись колени. Их глаза встретились. В сером омуте его глаз бушевал гнев.
А она лишь открывала рот, не в силах произнести ни слова. От нехватки воздуха закружилась голова.
— Не трожь её! — Матс повис на руке незнакомца. — Слышишь. Не смей! Это альва. Последняя альва!
— Они давно вымерли! — стальные нотки в голове не остановили мальца.
— Нет! Я сам видел, как её звери слушаются! Скажи ему, Фолкор! — Матс от страха и беспомощности пнул мужчину по ноге. Но тому, что укус комара, даже не поморщился.
— Есть такие твари, которые умеют забираться в голову. А затем отнимают не только жизнь, но и душу. Там, где они появляются, остаются лишь трупы, — пальцы сжались ещё сильнее, заставляя привстать на цыпочки.
— Грег, остановись, — не успел Фолкор договорить, как чёрная пружина взвилась с плеча Матса и ядовитые клыки впились в сжимающую горло руку.
— Надо срочно отсосать! — прохрипела из последних сил Веселина. —
«Господи, что я несу!».
Хватка ослабла и девушка пошатнулась, но незнакомец удержал её за ворот. В недоумении он смотрел то на змею, посмевшую его укусить, то на альву, говорившую на редком для этих земель языке.
— Что ты сказала? — его глаза завораживали и делали её совершенно безвольной.
— Яд надо отсосать, — прошептала Веселина.
Рука отпустила её и девушка осела в траву, растирая саднящее горло. Страха не было, лишь сожаление ворочалось груди.