Да прибудет тьма

Баньшива Таня

Пальцы, нервно подрагивали, растягивая завязки. Согнула ногу в колене, схватила ботинок за пятку, потянула. Обувь сниматься не пожелала.

На помощь пришел Грег. Ботинок снялся вместе с носком. Пахнуло так, что глаза заслезились. Мужчина даже не поморщился, а Веселина от стыда закрыла глаза и была готова провалиться сквозь землю. Второй ботинок, с подвернувшейся ноги, Грег снимал аккуратно. Осмотрел внимательно ступню. Пощупал. Надавил.

— Прошло всё уже. Ничего страшного, — девушка старалась не встретиться с ним глазами. Посмотрела тоскливо на бледную опухшую ногу. На коже явственно проступал

рисунок от носков и обуви.

Веселина боялась пошевелиться. Близость этого мужчины волновала.

— Посмотри на меня, — голос стал жёстким, облив ледяной водой, заставив подчиниться. — А теперь говори, кто ты и откуда!

— Человек я, девушка, — Веселина съежилась под его взглядом.

— Не обманывай! Ты не человек. Она назвала тебя линдра. Ты знаешь, что это значит? Откуда она тебя знает?

— Представления не имею, — голос прозвучал совсем тихо.

— Рассказывай, как ты здесь появилась! — пальцы ухватили за подбородок. — Говори!

— Что я должна сказать? — Веселина почти сорвалась на крик. — Что бежала себе на работу, а тут этот щенок. Он на дорогу, я за ним. А тут КАМАЗ. Еле увернулась. А из подворотни мужик. Потом боль в голове и боку, а за ними темнота. Очнулась уже в лесу! Родители Матса нашли меня и подобрали. Потом Сумрачные эти ваши напали. Гуди убили, а Келту в лес утащили. Тут я снова отключилась. Пришла в себя, а меня волк огромный облизывает. Решила, что сожрет. А он не сожрал! — Веселина всхлипнула от переполнявших чувств.

Грег не перебивал.

— Потом он нам зайцев принес. Мы поели, спать легли. Там зеркало на дороге было, в нем голова чёрта на блюде, — чем больше она говорила, тем сильнее дрожал голос. — А днём мы встретили бандитов на лошадях. Один меня изнасиловать хотел, но его змея укусила. У него пена изо рта и он умер. А потом мне кулаком в лицо.

Подняла взгляд, а он смотрит холодно. Ждёт.

— Очнулась, огонь горит. Я кричать. Потом Фолкор. Сумрачные все взорвались. Буф, буф, — девушка замахала руками, показывая взрыв. — А потом оказалось, что я лысая. А утром ты приехал, чуть не задушил.

Высказала и губы задрожали. Слезы жалости к себе покатились по щекам. Склонила голову, пряча эмоции. Смахнула одну слезинку с кончика носа, всхлипнула.

«Ну вот, сижу перед ним, сопли распустила. Сейчас нос покраснеет, глаза опухнут. Красавица. Да ещё и ноги воняют. Скунс обзавидуется. Ужас какой!», — закрыла лицо ладонями и разрыдалась в голос. Сорвала платок с головы, уткнулась.

Грег молчал, попыток успокоить не предпринимал. От этого становилось еще горше. Слёзы лились нескончаемым потоком, выплескивая пережитое. Следом пришло опустошение и апатия. Успокоилась, утёрла нос, глаза, положила влажную косынку на колени, развязала. Разгладила пальцами. Ухватила за уголок, сложила, затем снова развернула.

— Что такое КАМАЗ? — в голосе уже не было той холодности, но и особого доверия тоже.

— Машина такая. Большая телега из железа и без коней, — объяснение потребовало сосредоточиться, взять себя в руки.

Он молчал, а она боялась поднять глаза. Тишина угнетала. Птички конечно же пели, ветер шевелил листву. А Льёт не произносил ни слова. Она занервничала, не выдержала затянувшейся паузы.

— Я из 2016 года. Живу в России,

город Омск. Это в Сибири. Живем мы в очень высоких каменных домах, — Веселина теребила косынку. — Охотятся у нас, в основном, ради удовольствия, а не для еды. Людей убивают только преступники, и душегубы. За что их сажают в тюрьму. Нам не нужно других лишать жизни. И оружие не носят, как здесь. Запрещено законом. И лошадей с дымом из ноздрей у нас нет. И кровь никто в сок не подмешивает. Сумрачных нет. И обуться я не смогу, ботинки на опухшие ноги не налезут.

Не понимая как себя вести дальше, Веселина сидела и вяло вытягивала ниточки из платка по кромке. Он сунул ей в руки ботинки и снова подхватил на руки. До лагеря молчали.

Узнав, кто эта пигалица на самом деле, Грег испытал откровенное разочарование. Нет, он был конечно же рад. Боги его услышали и прислали Тенебрис. Но он надеялся… Он ждал другую.

«Жизнесвет», — столько раз его губы шептали это имя. Дочь Мары жила в его сердце.

В человеческом обличии высокая, черноокая, с длинной косой в самую землю. Не шла, плыла. Она дарила жизнь и забирала. Ему подарила. Поцеловала и залечила смертельные раны.

Мужчина вздохнул, взглянул на пигалицу. Маленькая вся, тонкая. Почти прозрачная, что цветок яблони, там в Руси, где встретил Жизнесвет. И такая же нежная как лепестки. Только пахнет, точно викинг в походе. Она так и сидела у костра, куда он посадил на бревно. Со странными сапогами из 2016 года. Смотрела отчужденно. Глаза опухли от слез. Не Жизнесвет. Но такая манящая, до зубовного скрежета.

Веселина сидела, протянув озябшие ноги к огню. Двигаться не хотелось. Пересилила себя. Сбросила ботинки на землю. Достала из их зеленого нутра серые влажные носки, повесила сверху. Подтолкнула обувь ближе к теплу, чтоб просохли.

На неё никто внимания не обращал, воины сворачивали лагерь, Матс им помогал.

Взгляд остановился на косынке. Она снова потянула ниточку, оторвала, бросила в костёр. Ниточка быстра пожухла и исчезла в голодной пасти огня. Ветерок холодил макушку.

«Хочу волосы. Свои волосы. До плеч, с кудряшками».

Бабушка всё её детство пыталась уложить непослушные пряди и заколками, и лаком для волос, состригала иной раз совсем разнузданные завитки. Но всегда проигрывала. Волосы жили своей жизнью и завивались в ту сторону, в которую им хотелось. Им хотелось в разные. Затосковать бы в этот момент от воспоминаний, но в душе пусто.

«Волосы обратно хочу. А какие я хочу волосы?», — мысли ворочались нехотя, тяжело. — «Всё же до плеч. Длинные мыть неудобно. А цвета какого? Нет. Пусть будут до лопаток. Цвет. Теперь цвет. Хочу спелую сливу, или вороного крыла. Или лучше красные. Дикая вишня.»