Да вспомнятся мои грехи
Шрифт:
– Вы все можете выйти. Заберите этот мусор.
Мертвый человек гораздо тяжелей живого. Чтобы вынести потерявшего сознание Бернала, потребовался один человек. Четверо – чтобы вытащить в коридор тело. Дневальный отнес смотревшую перед собой тусклым взглядом отсеченную голову к двери и стал рядом с ней на пост. Одному из выносивших тело он велел вернуться за головой.
– Итак, полковник, попытаемся поговорить о деле еще раз?
– Если вы думаете, что произвели на меня впечатление, то напрасно. Я встречал много безжалостных
Комменданте подошел к кровати Отто сбоку и приложил к его горлу острие ножа. Кровь продолжала еще капать с лезвия, а правая рука Хулио была ярко–малинового цвета от кисти до локтя.
– Ваша самоуверенность самца начинает утомлять меня, полковник. – Отто мог отодвинуть голову, но понимал, что это бесполезно.
– В самом деле? А ваша меня ужасно забавляет.
Коменданте, полиловев от гнева, отдернул нож. Увидев выражение лица Хулио, Отто понял, что будет жить ровно столько, сколько прикажет эль Альварец.
Дневальный ввел в комнату Рейчел Эшкол и Октависа де Санчеса, потом вернулся на свой пост у двери. Рейчел была очень бледна, но держала себя в руках. Отто предположил, что голову успели убрать из коридора. Оба пленника были одеты в мешковатые серые комбинезоны для хозяйственных работ, руки у них связаны за спиной. Вид у Октависа все еще был очень жуткий, на Рейчел пока не тронули. Увидев Отто, она охнула.
– Я хотел, чтобы вы оба посмотрели, как мы обошлись с вашим премьер–оператором, – сказал Комменданте. – Чтобы у вас не было иллюзий относительно вашего дипломатического иммунитета…
– Я ни на секунду не сомневалась, что вы нас убьете, – процедила Эшкол сквозь сжатые зубы.
– Вы так полны героизма, – сказал Хулио, пробуя пальцем лезвие окровавленного ножа. Женщина только сейчас увидела его и подавила вскрик. – Вас так мало беспокоит перспектива…
– Что он с вами делал? – Она смотрела на кровь, забрызгавшую постельное белье Отто.
– С ним я ничего не делал, юная леди, – сказал Комменданте. – Он требовал жизнь человека, и я ему ее дал.
– Это правда? – спросила она Отто.
– Нет.
– Нет, это правда, – сказал Хулио.
– Вы оба вполне друг друга стоите, – с горечью сказала Рейчел. – Два сапога пара.
Хулио негромко засмеялся:
– Женщины не уважают политику. – Он повернулся к Октавису. – Разве не так, тененте?
Октавис неуверенно посмотрел на него:
– Значит…
– Правильно. – Комменданте подошел к избитому здоровяку и перепилил ножом его путы. – Маскарад кончился.
– Позвольте представить, – объявил он. – Тененте Октавис Мадере. Отличный солдат, под моей командой уже пять лет.
– Октавис, – упавшим голосом сказала Рейчел.
– Все ясно, – сказал Отто. – И объясняет кое–какие вещи.
– Действительно, – сказал комменданте. Потом повернулся к Эшкол: – Теперь у вас не осталось никого. Ваш полковник – грубый садист, ваше доверенное лицо – предатель. Мы даем
Он подозвал дневального:
– Дневальный, этот человек в том же звании, что и вы. – Он указал на Октависа. – Но я хочу, чтобы вы на неделю или около того стали его вестовым. Пока он поправится после потерь, понесенных ради блага Плана.
Комменданте сверкнул глазами в сторону Отто:
– И несмотря на ваши старания, мой личный вестовой скоро ко мне вернется. Мой верный Рамос Гуайана. Его выздоровление спасло вас от отвратительной смерти.
Взмахом руки он удалил из комнаты Октависа и его вестового. Потом взял Эшкол за плечо и слегка подтолкнул к двери.
– Только после вас, моя дорогая.
8
Медицина на Сельве всего на полвека отстала от современной – через четыре дня Отто уже мог ходить без особого труда, а пальцы и рука уже заживали. В результате неустанного клинического прогресса он был помещен обратно в камеру.
Это была другая камера. Здесь не было окна, а дверь представляла собой цельный металлический лист, бесшумно скользивший по невидимым направляющим. Скрытое освещение и свежеоштукатуренные стены. Пахло лишь дезинфицирующей жидкостью – очень слабо. Рядом с раковиной из гладкого пластика – постель со свежим бельем. На нижних нарах лежала Рейчел Эшкол, изучая донную часть верхних нар. Она ничем не показала, что услышала, как задвинулась за Отто дверь и гулко щелкнул замок.
– Теперь у нас квартира получше, – сказал он. – Они с тобой нормально обращались?
Рейчел продолжала смотреть прямо перед собой. Отто пересек комнату, проверил, бежит ли вода из крана.
– Я знаю, ты меня не переносишь, – сказал он.
– Вы кто сейчас? – спросила она.
– Отто Макгевин целиком. Я перестал быть Гуайаной с того момента, как они начали пытать. Калька не должна была так быстро стереться, раньше такого не случалось. Очевидно, это реакция самосохранения. Поскольку калька больше не…
– Если это на самом вы, – сказала Рейчел, не поворачивая головы, – то скажите, что вы сделали, как только вошли в вашу комнату «Виста Гермоза».
Он подумал:
– Я проверил шпаги у стены.
– Хорошо.
Она медленно села и посмотрела прямо на него:
– Да, квартира у нас стала лучше. Нет, нормально со мной не обращались. И презирать я вас сильно теперь не могу, потому что было слишком много других. Я сама, Рубирец. Остальные.
Отто присел на стульчик и хотел что–то сказать.
– Я ненавижу себя за то, что сделала для Конфедерации, и для этой превосходной планеты, и для вас. В своем неведении я предала Конфедерацию и обрекла эту планету на судьбу Октября. И вам теперь грозит смерть. Мне очень жалко. – Все это было сказано монотонно, спокойно.