Да здравствует король

Хара Кай

Я двигаю челюстью вперед-назад, рассматривая ее. Она чертовски сексуальна, когда злится. Ее глаза сверкают, грудь вздымается при каждом вздохе ярости, губы краснеют еще больше. Мне не нравится, когда она отдает мне приказы, но еще меньше мне нравится мысль о том, что она молчит.

Если бы я остался вчера вечером, я бы приказал ей говорить. Ее голос и ее огонь — вот что интересует меня больше всего.

— Хорошо.

Она бросает на меня скептический взгляд, ее глаза сужаются.

— Ты не воспользуешься нашей сделкой, чтобы снова заткнуть мне рот?

— Нет.

Она

снова садится на корточки, борьба полностью покидает ее. Она вновь смотрит на меня.

— Обещаешь?

Я протягиваю к ней мизинец.

— Обещание на мизинце. — Я говорю с сарказмом, повторяя наше прежнее соглашение.

Она смеется, и смесь незнакомых мне чувств наполняет мою грудь.

Счастье. Удовлетворение.

Привязанность.

19

В течение недели, последовавшей за нашей первой ссорой после перемирия, я каждую ночь ночую в доме Роуга. Мы живем в гостевой спальне, и я никогда не вижу его комнаты.

Время проходит как в тумане: учеба, уроки, наказание и время, проведенное с девочками. Днем мы с Роугом вежливы, он больше не нападает на меня, но в основном мы не признаем друг друга до конца уроков, когда он ставит меня в угол к полке и наказывает за какую-то мнимую провинность, совершенную ранее.

Вечерами мы проводим время вдвоем или с его друзьями. Я постепенно узнаю его и начинаю заглядывать за титановые стены, которые он возвел вокруг себя. В компании Феникса и Риса он более расслаблен, и я вижу его с другой стороны.

Ночью он шлепает меня за то, что я наговорила ему на наказании, набрасывается на меня, когда я смеюсь над шуткой Риса во время ужина, и целует меня, как голодный человек, пока мои губы не станут болезненными и распухшими.

Но дальше этого он не идет.

Вытянув из меня два-три оргазма, он сворачивается вокруг моего обмякшего тела, его эрекция упирается мне в зад, и он засыпает.

Он никогда не просит ничего взамен, его голод полностью и жадно сосредоточен на мне. Когда он оказывается между моих ног, он стонет так, словно только что попробовал самый вкусный десерт в мире. Этого почти достаточно, чтобы я снова кончила.

Каждый раз, когда я жду, что он меня трахнет, он этого не делает. Такое ощущение, что он наказывает меня за то, что я сказала, что этого никогда не случится.

Что это его способ заставить меня умолять об этом. Стыдно сказать, но я уже близка к этому. Моя физическая реакция на него неконтролируема, как торнадо F5, проносящийся через меня каждый раз, когда он прикасается ко мне. Будь то его хватка, впивающаяся в мое бедро, когда он проходит мимо меня в библиотеке, то, как его губы обводят мою челюсть, или то, как он погружает в меня свои пальцы и язык, — я теряюсь от этого.

Я сплю у него дома каждую ночь, мы видимся каждый день в школе или

иногда, когда он заставляет меня гулять по выходным, но он остается закрытой книгой. Он знает о моих панических атаках, о моей маме, о моем любимом месте, где я ем тако дома, черт возьми, он даже знает, где я делаю маникюр, когда у меня очень плохой день, потому что кому не нравится, когда у него свежие ногти, когда он чувствует себя подавленным? Это редкие неосновные расходы, но мы с мамой любим их делать, поэтому, когда он требует, чтобы я рассказала ему о чем-то, что делает меня счастливой, я это делаю.

Он ничего не рассказывает в ответ.

Он лежит на кровати, закинув татуированную руку за голову, и смотрит, как я осматриваю засосы на шее. На его лице отражается удовлетворение, когда он смотрит на меня. На этот раз три большие отметины расползлись от моей груди и вверх по шее.

— Мне нравится видеть на тебе свои отметины. — Он говорит мягко, его голос пышет жаром. Собственнический взгляд его глаз прожигает меня насквозь, оставляя мурашки по коже.

— Оставляй их в другом месте. — Я говорю, потирая их, как будто это может заставить их исчезнуть. — Я не могу идти на занятия в таком виде.

Он пожимает плечами.

— Тогда тебе стоило меня послушать.

Вчера вечером он попросил — нет, он приказал — чтобы я разделась для него. Когда я отказалась, он положил меня на кухонный остров и ласкал меня пальцами, пока я не рассыпалась вокруг него, а его рот все это время присасывался к моей шее.

— Ты не всегда получаешь то, что хочешь.

— В течение следующих четырех с половиной недель я получу.

— А как насчет того, чего хочу я?

Он пристально смотрит на меня, его лицо ничего не выдает. Наконец, он спрашивает:

— Чего ты хочешь?

— Расскажи мне о своей маме.

Я и раньше думала, что его лицо ничего не выдает, но в тот момент, когда я говорю, в его взгляде что-то захлопывается. Мышцы его живота вздрагивают, когда он сначала садится, а потом встает.

— Нет.

Он распахивает дверь комнаты, готовый уйти, прежде чем я успею моргнуть.

— Куда ты идешь?

Он бросает на меня незаинтересованный взгляд через плечо. Он не сердится, как в прошлый раз, он почти апатичен. Это гораздо хуже. Я бы предпочла его гнев, чем его глаза, смотрящие прямо сквозь меня, как будто я не стою перед ним. Он так же смотрел на меня, когда мы только познакомились. Так же равнодушно он смотрит на всех.

Я ненавижу это.

— Вон. Вечером возвращайся сюда, у нас будут гости. — Приказывает он. Не дожидаясь ответа, он уходит.

Я оглядываюсь на себя в зеркало и вижу разочарованное выражение на своем лице. Два шага вперед, пятнадцать назад.

— Я вернулась! — кричу я, переступая порог нашей комнаты.

Слева от меня раздается вскрик, и Тайер валит меня на пол.

— Я просто умирала без тебя.

— Ты видела меня вчера.